Меню Главная Сочинения Шпаргалки Краткие содержания Топики по Английскому Топики по Немецкому Рефераты Изложения Биографии Литературные герои Доклады Реклама на сайте Реклама Статистика Бегун Биографии Сологуб Ф.К. Сологуб Федор Кузьмич (1863-1927), русский поэт и прозаик. Родился в Петербурге, в семье портного. Окончил Уездное училище и Петербургский учительский институт. Преподавал математику в глухих северных местах, с 1892 года жил в Петербурге, получив место преподавателя математики в городском училище. Сологуб в литературу вошел в 90-е годы. Его творчество представляет интерес потому, что в нем с наибольшей отчетливостью раскрываются особенности восприятия и обработки идейно-художественных традиций русской классики в литературе декаденства. В отличие от Бальмонта, Брюсова, Белого, язык поэзии Сологуба лишен метаморфизации, лаконичен. К. Чуковский писал о его стихах: "Безыскусственность его стихов требует большого искусства, в его предельной простоте - красота". Основные сборники его стихов: "Голубое небо" (1920), "Одна любовь" (1921), "Свирель" (1922), "Чародейная чаша" (1922). Сборник стихов "Пламенный круг" (1908) отмечен мотивами отчаяния, индивидуализма. Большую известность ему принесли прозаические произведения, прежде всего роман "Мелкий бес" (1892-1902), а так же "Тяжелые сны" (1895) и "Творимая легенда" (1910-е). В романе "Мелкий бес" (1905) гротескное изображение русской провинциальной жизни. В последние годы жизни он занимался главным образом переводами. Дата публикации: 10.02.2008 Прочитано: 1480 раз Соловьев В.С. Соловьев Владимир Сергеевич (1853-1900), российский религиозный философ, поэт, публицист. Сын С. М. Соловьева. В учении Соловьева об универсуме как "всеединстве" христианский платонизм переплетается с идеями новоевропейского идеализма, особенно Ф. В. Шеллинга, естественнонаучным эволюционизмом и неортодоксальной мистикой (учение о мировой душе и др.). Проповедовал утопический идеал всемирной теократии, крах которого привел к усилению эсхатологических настроений Соловьева. Оказал большое влияние на русскую религиозную философию и поэзию русских символистов (особенно стихи Соловьева софийного периода). Дата публикации: 10.02.2008 Прочитано: 1485 раз Солженицын А.И. Александр Исаевич Солженицын (р. 1918), русский писатель, лауреат Нобелевской премии по литературе 1970. Родился 11 декабря 1918 в Кисловодске. Окончив физико-математический факультет Ростовского университета, в 1942 был призван в армию и, будучи ранен, получил государственную награду. В 1945 его осудили на восемь лет лагерей за критические высказывания по адресу Сталина, допущенные в письме к другу. Получив дополнительно три года ссылки, он был официально реабилитирован в 1956. Повесть Один день Ивана Денисовича (1962), живописующая мучительную борьбу за выживание в концлагере, удостоилась похвалы в газете «Правда», органе Центрального Комитета Коммунистической партии. После января 1966 ни одно сочинение Солженицына не было опубликовано в открытой печати. Тем не менее машинописные копии романа В круге первом, повествующего об ученых в сталинской «шарашке», и Ракового корпуса, рисующего быт и нравы обитателей больницы, издавались за рубежом. В 1970 Солженицын стал лауреатом Нобелевской премии по литературе. Опасаясь изгнания и не рискуя выезжать в Стокгольм для получения премии, Солженицын в письме в Шведскую Академию согласился принять ее заочно. В 1974 он был выслан за границу; в том же году в Швеции получил премию. Среди других его опубликованных за границей сочинений – Рассказы и стихотворения в прозе (1971) и Архипелаг ГУЛаг, 1918–1956 (В 3-х тт., 1973–1976), история советской политической системы. Изданные за границей сочинения Солженицына включают также воспоминания Бодался теленок с дубом (1975), дневник послесталинской эпохи; Ленин в Цюрихе (главы из романа, 1975), портрет основателя советского государства в период перед революцией; Август четырнадцатого (1971, перераб. изд. 1983), где описывается с точки зрения рядовых и офицеров обреченное на неудачу русское наступление в Восточной Пруссии. В 1994, через три года после распада СССР, Солженицын вернулся в Россию. Солженицын Александр Исаевич (р.1918), русский писатель. Сохранение человеческой души в условиях тоталитаризма и внутреннее противостояние ему - сквозная тема рассказов “Один день Ивана Денисовича” (1962), “Матренин двор” (1963; оба опубликованы А. Т. Твардовским в журнале “Новый мир"), повестей “В круге первом", “Раковый корпус” (1968; опубликованы за рубежом), вбирающих собственный опыт Солженицына: участие в Великой Отечественной войне, арест, лагеря (1945-53), ссылку (1953-56). “Архипелаг ГУЛАГ” (1973; в СССР распространялся нелегально), - “опыт художественного исследования” государственной системы уничтожения людей в СССР; получил международный резонанс, повлиял на изменение общественного сознания, в т. ч. на Западе. В творчестве Солженицына, продолжающего традиции русской классики 19 в., трагические судьбы героев осмысливаются автором в свете нравственного и христианского идеала. В десятитомном “Красном колесе” (1971-91), на огромном фактическом материале рассматриваются причины революции (слабость власти, упадок религии, общественный радикализм) и ее ход, анализируются политические и идеологические платформы различных партий и групп, обосновывается возможность альтернативного исторического развития России. В статьях “Раскаяние и самоограничение как категории национальной жизни", “Жить не по лжи” и др., “Письме вождям Советского Союза” (все - 1973) Солженицын предрекал крах социализма, вскрывал его нравственную и экономическую несостоятельность, отстаивал религиозные, национальные и классические либеральные ценности. Эти темы, как и критика современного западного общества, призыв к личной и общественной ответственности развиты в публицистике Солженицына периода изгнания из СССР (с 1974 в ФРГ; с 1976 - в США, шт. Вермонт; вернулся в Россию в 1994), в т. ч. - новейшей ("Как нам обустроить Россию", 1990, “Русский вопрос” к концу XX в.", 1994). Автобиографическая книга “Бодался теленок с дубом” (1975; дополнена 1991) воссоздает общественную и литературную борьбу 1960 - нач. 70-х гг., в связи с публикацией его сочинений в СССР. Нобелевская премия (1970). * * * СОЛЖЕНИЦЫН Александр Исаевич (родился 11 декабря 1918, Кисловодск), русский писатель. Семья. Годы учения Солженицын родился через несколько месяцев после смерти отца. В 1924 семья переезжает в Ростов-на-Дону; там в 1936 Солженицын поступает на физико-математический факультет университета (окончил в 1941). Тяга к умственной самостоятельности и обостренный интерес к дореволюционному прошлому семьи, в которой хранили память о прежней, непохожей на советскую, жизни, рано подвели Солженицына к замыслу большой книги (по образцу “Войны и мира” Л. Н. Толстого) о первой мировой войне и революции, одним из героев которой мыслился отец писателя. Литературные планы (при характерном для эпохи сознании, что всему должно учиться) обусловили поступление Солженицына на заочное отделение Московского института философии, литературы, истории. Хождение по мукам В октябре 1941 Солженицын был мобилизован; по окончании офицерской школы (конец 1942) - на фронте; награжден орденами Отечественной войны 2-й степени и Красной Звезды. Последние фронтовые впечатления - выход из окружения в Восточной Пруссии (январь 1945) - отразились в написанных в лагере поэме “Прусские ночи” и пьесе “Пир победителей” (обе 1951), а позднее были использованы в “Августе Четырнадцатого” при описании “самсоновской катастрофы” - гибели армии А. В. Самсонова, в рядах которой находился отец писателя. 9 февраля 1945 Солженицын арестован за резкие антисталинские высказывания в письмах к другу детства Н. Виткевичу; содержался в Лубянской и Бутырской тюрьмах (Москва); 27 июля осужден на 8 лет исправительно-трудовых лагерей (по статье 58, п. 10 и 11). Впечатления от лагеря в Новом Иерусалиме, затем от работы заключенных в Москве (строительство дома у Калужской заставы) легли в основу пьесы “Республика труда” (первоначальное название “Олень и шалашовка", 1954). В июне 1947 переведен в Марфинскую “шарашку", позднее описанную в романе “В круге первом". С 1950 в экибастузском лагере (опыт “общих работ” воссоздан в рассказе “Один день Ивана Денисовича"); здесь он заболевает раком (опухоль удалена в феврале 1952). С февраля 1953 Солженицын на “вечном ссыльнопоселении” в ауле Кок-Терек (Джамбульская область, Казахстан). Дважды лечится в Ташкенте от рака; в день выписки из больницы была задумана повесть о страшном недуге - будущий “Раковый корпус". В феврале 1956 Солженицын реабилитирован решением Верховного Суда СССР, что делает возможным возвращение в Россию: он учительствует в рязанской деревне, живя у героини будущего рассказа “Матренин двор". С 1957 Солженицын в Рязани, преподает в школе. Все это время идет потаенная писательская работа над романом “В круге первом", созревает замысел “Архипелага ГУЛАГ". Прорыв В 1959 за три недели написан рассказ “Щ-854 (Один день одного зэка)", который в 1961 через товарища по Марфинской шарашке литературоведа Л. З. Копелева передан в журнал “Новый мир", где, благодаря усилиям А. С. Берзер, с ним знакомится А. Т. Твардовский. Непосредственно у Н. С. Хрущева Твардовский добивается разрешения на публикацию рассказа, получившего название “Один день Ивана Денисовича” ("Новый мир", 1962, N 11). Рассказ, сочетающий предельную честность оценки всей бесчеловечной советской системы (а не только “сталинизма") и редкую художественную силу (чистота народного языка, точность в обрисовке несхожих характеров, концентрация действия, сливающая обыденность с символикой) вызвал восхищение многочисленных читателей - произошел прорыв советской лжи-немоты. Рассказы “Матренин двор” (первоначальное название “Не стоит село без праведника"), “Случай на станции Кречетовка” (оба “Новый мир",1963, N 1), “Для пользы дела” (там же,1963, N 7) упрочивают славу Солженицына. Письма бывших заключенных и встречи с ними (227 свидетелей) способствуют работе над “Архипелагом ГУЛАГ"; пишется “Раковый корпус"; актуализуется замысел книги о революции ("Р17&#8243;, будущее “Красное Колесо"); выстраивается подцензурная редакция романа “В круге первом” (87 глав). “Один день…” выдвинут на Ленинскую премию, однако сказывается энергичное противодействие защитников коммунизма, верно понявших, что имеют дело с настоящим противником системы, - премии Солженицын не получает, исподволь начинается кампания клеветы. Борьба с писателем нарастает после падения Хрущева: в сентябре 1965 КГБ захватывает архив Солженицына; перекрываются возможности публикаций, напечатать удается лишь рассказ “Захар-Калита” ("Новый мир", 1966, N 1); триумфальное обсуждение “Ракового корпуса” в секции прозы Московского отделения Союза писателей не приносит главного результата - повесть по-прежнему под запретом. В мае 1967 Солженицын в Открытом письме делегатам Четвертого съезда писателей требует отмены цензуры. Работа над “Архипелагом…” (закончен в 1968) и книгой о революции перемежается борьбой с писательским руководством, поиском контактов с Западом (в 1968 “В круге первом” и “Раковый корпус” опубликованы за границей). В ноябре 1969 Солженицын исключен из Союза писателей. Главный бой Присуждение Нобелевской премии по литературе (1970) и издание первой редакции “Августа Четырнадцатого” (1971) возбуждает новую волну преследований и клеветы. В сентябре 1973 КГБзахватывает тайник с рукописью “Архипелага…", после чего Солженицын дает сигнал о его публикации в “ИМКА-Пресс” (Париж); первый том выходит в свет в конце декабря. 12-13 февраля 1974 Солженицын арестован, лишен гражданства и выслан в ФРГ. Публикация трехтомного художественно-документального исследования “Архипелаг ГУЛАГ” произвела на российского и мирового читателя не меньшее впечатление, чем “Один день…". Книга не только представляла подробнейшую историю уничтожения народов России, не только свидетельствовала о человеконенавистничестве как всегдашней сути и цели коммунистического режима, но и утверждала христианские идеалы свободы и милосердия, одаривала опытом противостояния злу, сохранения души в царстве “колючей проволоки". Наряду с “Августом Четырнадцатого", главами “Красного колеса” о “вожде мирового пролетариата", объединенными книгой “Ленин в Цюрихе” (1975), “очерками литературной жизни” в СССР “Бодался теленок с дубом” (1975) и публицистикой (в дни ареста в самиздат пошло воззвание “Жить не по лжи!"; вскоре стали известны “Письмо вождям Советского Союза", отправленное в ЦК КПСС в сентябре 1973, и развивающие веховскую традицию (см. “Вехи") статьи сборника “Из-под глыб", 1974) “Архипелаг…” заставил осознать религиозную проблематику всего творчества Солженицына, выявил его стержень - поиск свидетельств о человеке, его свободе, грехе, возможности возрождения, наконец, показал, что делом Солженицына является борьба за человеческую личность, Россию, свободу, жизнь на Земле, которым угрожает отрицающая Бога и человека, обреченная система лжи и насилия. На чужбине о России Недолго прожив в Цюрихе, получив в Стокгольме Нобелевскую премию (декабрь 1975) и совершив поездку в США (апрель 1976; речи перед профсоюзными деятелями в Вашингтоне и Нью-Йорке и на приеме в Сенате), Солженицын с семьей (жена Н. Д. Солженицына, ее мать Е. Ф. Светлова, трое сыновей писателя и сын жены от первого брака) в октябре 1976 переселяется в усадьбу близ города Кавендиш (штат Вермонт). Основной работой на долгие годы становится эпопея “Красное Колесо. Повествованье в отмеренных сроках” (переработанный вариант “Августа Четырнадцатого"; “Октябрь Шестнадцатого", оба 1982; “Март Семнадцатого", 1986-87; “Апрель Семнадцатого", 1991; всего 10 томов). Первоначальный план (20 “узлов"), согласно которому повествованье должно было дойти до подавления Тамбовского восстания (весна 1922) и закрыться пятью эпилогами (1928, 1931, 1937, 1941, 1945), оказался невоплощенным (конспект 5-20-го “узлов” “На обрыве повествованья” помещен в конце “Апреля Семнадцатого"). В “Красном колесе” исторические главы, детально рисующие конкретные события и участвующих в них лиц, перемежаются главами романическими, посвященными судьбам персонажей “вымышленных” (как правило, имеющих прототипов). Среди последних особое место занимают Саня Лаженицын и Ксения Томчак, в которых узнаются родители писателя (их счастливому взаимообретению, то есть причине рождения автора посвящены несколько глав в финале “Апреля…"), и полковник Воротынцев, наделенный некоторыми автобиографическими чертами (последняя глава - размышления Воротынцева о судьбе России в смуте - прямо выводит к авторским раздумьям об испытаниях Отечества в конце 20 в.). Изображая любого исторического персонажа, Солженицын стремится с максимальной полнотой передать его внутренний строй, побудительные мотивы действий, его “правду". При этом не устраняется авторская оценка: в революции, понимаемой как торжество зла, виноваты все (а более других - власть, отсюда жесткая трактовка Николая II), но виновные не перестают быть людьми, их трагические заблуждения нередко обусловлены односторонним развитием добрых душевных качеств, личности не сводятся к политическим “личинам". Причину национальной (и мировой) катастрофы Солженицын видит в отходе человечества от Бога, небрежении нравственными ценностями, своекорыстии, неотделимом от властолюбия, и приверженности химерам об установлении “всеобщего благоденствия” на Земле. Здесь Солженицын-историк сходится с Солженицыным-публицистом, последовательно критикующим с христианских (либеральных) позиций издержки современной цивилизации Запада (речь в Гарварде на ассамблее выпускников университета, 1978; лекция лауреата Темплтоновской премии “За прогресс в развитии религии", Лондон, 1983, и др.). Опасения “нового Февраля", чреватого “новым Октябрем", обусловили настороженное отношение Солженицына к горбачевской перестройке. Со своей стороны советские власти всячески препятствовали возвращению книг Солженицына на родину, а сформулированные “левой эмиграцией” обвинения в “монархизме", “национализме", “изоляционизме” повторялись и варьировались многочисленными советскими публицистами середины 1980-х гг. Лишь в 1989 редактору “Нового мира” С. П. Залыгину удалось после долгой борьбы напечатать “Нобелевскую лекцию", а затем отобранные автором главы “Архипелага…” ("Новый мир", NN 7-11). С 1990 проза Солженицына широко печатается на Родине. 16 августа того же года Указом Президента СССР писателю возвращено гражданство; 18 сентября “Комсомольская правда” и “Литературная газета” публикуют статью “Как нам обустроить Россию?", где Солженицын предупреждает о трудностях при выходе из-под коммунистического гнета (ср. также работу “Русский вопрос к концу XX века", 1994). Дома 27 мая 1994 Солженицын возвращается в Россию. Проехав страну от Дальнего Востока до Москвы, он активно включается в общественную жизнь. По-прежнему не допуская возможности сотрудничества с коммунистами, Солженицын решительно осуждает реформы президента Б. Н. Ельцина, постоянно критикует власть. (В сентябре 1995 был прекращен цикл телепередач Солженицына на канале ОРТ.) По возвращении писатель работает над книгой “Угодило зернышко промеж двух жерновов. Очерки изгнания". Рассказы и лирические миниатюры ("Крохотки"), опубликованные Солженицыным в “Новом мире” (1995-97), свидетельствуют о неувядаемой мощи его дара. А. С. Немзер * * * СОЛЖЕНИЦЫН Александр Исаевич (р. 1918), прозаик. Родился в крестьянской семье. После окончания школы поступил на физико-математический факультет университета в Ростове-на-Дону. Заочно учился в Московском институте философии, литературы и истории. Начавшаяся Отечественная война уводит Солже-ницына на фронт. С 1943 по 1945 командовал артиллерийской батареей, имел чин капитана. В 1945 был арестован и осужден на 8 лет исправительно-трудовых лагерей “за антисоветскую агитацию и попытку создания антисоветской организации". После реабилитации работал учителем математики в Рязани. В 1962 в журнале “Новый мир", главным редактором которого был Твардовский, был опубликован рассказ “Один день Ивана Денисовича", сделавший имя Солженицына известным всей стране и далеки за ее пределами. Потом увидел свет рассказ “Матренин двор". На этом публикации прекратились. Больше ни одно из произведений писателя не было допущено к изданию в СССР, поэтому они печатались в самиздате и за рубежом (роман “В круге первом", 1955 - 68; 1990; повесть “Раковый корпус", 1966, 1990). В 1967 Солженицын был исключен из Союза писателей (был принят в 1962). В 1960-е работал над книгой “Архипелаг ГУЛАГ” (1964 - 1970), которую приходилось писать тайком и постоянно прятать от органов КГБ, которые бдительно следили за деятельностью писателя. В 1970 Солженицын был удостоен Нобелевской премии по литературе. В 1974 в связи с выходом первого тома “Архипелага ГУЛАГ” на Западе писатель был насильственно выдворен из СССР. Сначала жил с семьей в Цюрихе, затем в Вермонте (США). Выходят: его статьи в сборнике “Из-под глыб” (1974), статьи “В Советском Союзе", 1969 - 1974, “На Западе", 1974 - 1980. В 1969 - 88 пишет восьмитомную эпопею “Красное колесо", состоящую из романов - “Август Четырнадцатого", “Октябрь Шестнадцатого", “Март Семнадцатого". В 1991 написал книгу “Бодался теленок с дубом", очерки о советской литературной жизни 1967 - 74. Его работа “Как нам обустроить Россию” вызвала многочисленные дискуссии. Вернувшись в Россию в 1994, А.Солженицын живет и работает в Москве. Использованы материалы кн.: Русские писатели и поэты. Краткий биографический словарь. Москва, 2000. Солженицын Александр Исаевич (род. 1918, Кисловодск) - писатель. Род. в семье офицера, умершего до рождения сына. Воспитывался матерью, жил в трудных материальных условиях в Ростове-на-Дону. Еще в школе писал стихи, рассказы и мечтал стать писателем, но, не имея возможности уехать в столицу, в 1936 поступил на физико-математический факультет Ростовского университета. В 1939, не оставляя университет, поступил на заочное отделение Московского института философии, литературы и искусства (МИФЛИ). В 1941, за несколько дней до начала Отечественной войны 1941 - 1945, окончил университет. Из-за ограничений по здоровью попал в обоз и лишь потом, после ускоренного курса артиллерийского училища, с весны 1943 по февраль 1945 командовал артиллерийской батареей, пройдя путь от Орла до Восточной Пруссии. Был награжден орденами Отечественной войны (1943), Красной Звезды (1944) и произведен в капитаны. В февраля 1945 был арестован за переписку с другом, где критически высказался о И.В. Сталине.Осужден заочно решением Особого совещания НКВД (ОСО) “за антисоветскую агитацию и попытку к созданию антисоветской организации” к 8 годам лагерей. Солженицын выжил потому, что как математик попал в “шарашку” - из системы научно-исследовательских институтов МВД-КГБ, где пробыло 1946 по 1950. В лагерях работал чернорабочим, каменщиком, литейщиком. В 1953, после окончания срока, был административно отправлен на “вечное ссыльно-поселение” в аул Кок-Терек в Южном Казахстане. Был болен раком и вылечен в 1954 в Ташкенте. Во время ссылки преподавал в сельской школе физику, математику и втайне писал. В 1956 был реабилитирован Верховным судом СССР, переехал в Рязань, где продолжал учительствовать и работать над романом “В круге первом” и др., даже не мечтая о публикациях при жизни. В 1961 А.Т. Твардовский, главный редактор “Нового мира", после XXII съезда КПСС смог добиться разрешения Н.С. Хрущева на публикацию повести Солженицына “Один день Ивана Денисовича", принесшей автору мировую славу. В 1963 вышли в свет “Матренин двор", “Случай на станции Кочетовка". В 1964 Солженицын ушел из школы и полностью отдался лит. труду. Его кандидатура на Ленинскую премию была отклонена. Свержение Н.С. Хрущева сделало его положение сложным, а с 1967 началась травля Солженицына. В 1969 он был исключен из Союза писателей СССР. Его произведения печатались за границей, а сам он жил на даче у музыканта М. Ростроповича. В 1970 Солженицын был удостоен Нобелевской премии по литературе. В 1973 во Франции вышел в свет 1-й том “Архипелага ГУЛАГ", в котором Солженицын показал трагедию народа при тоталитарном соц. режиме. В 1974 кампания против Солженицына в советской прессе достигла предела. Солженицын был арестован, обвинен в “измене родине", лишен советского гражданства и без суда вывезен из страны. Жил в Цюрихе. С 1976 поселился в США. В 1978 - 1988 в Париже вышло в свет 18-томное собрание его сочинений. Солженицын - человек, глубоко верующий, не приемлющий рев. насилия, во многих своих произведениях стремится обосновать альтернативный реальной истории путь мирового развития. В 1974 он основал “Русский общественный фонд", передав в него все гонорары за “Архипелаг ГУЛАГ". В 1977 основал “Всероссийскую мемуарную библиотеку” и “Исследования новейшей русской истории". В 1989 началась широкая публикация произведений Солженицына в СССР, прежде всего “Архипелага ГУЛАГ". За границей и на. родине личность и творчество Солженицына вызвали множество как восторженных, так и резко критических книг и статей. В 1994 вслед за своими произведениями писатель с семьей вернулся в Россию. Дата публикации: 10.02.2008 Прочитано: 2365 раз Солженицын А.И. Солженицын Александр Исаевич (род. 1918 г.) - прозаик. Родился в Кисловодске. В 1924 году вместе с матерью Таисией Захаровной (отец погиб за полгода до рождения сына) переехал в Ростов. Учился на физико-математическом факультете Ростовского университета. Блестяще одаренный юноша одним из первых получил учрежденную в 1940 году Сталинскую стипендию. Перейдя на четвертый курс, Солженицын параллельно поступил на заочное отделение МИФЛИ (Московского института философии, литературы и истории). Кроме того, учился на курсах английского языка и уже серьезно писал. В октябре 1941 года был мобилизован; на фронт он после обучения попал в 1942 году и прошел со своей "звукобатареей" (выявляющей вражескую артиллерию) от Орла до Восточной Пруссии. Здесь в феврале 1945 года в связи с обнаруженными цензурой в его, капитана Солженицына, переписке с другом юности Н. Виткевичем резко критическими, "левыми" оценками личности Сталина он был арестован, препровожден в Москву и осужден на 8 лет. Эти годы он провел вначале в лагере на Калужской заставе, затем четыре года - в НИИ ("шарашке"), два с половиной года - на общих работах в лагерях Казахстана. После освобождения из лагеря - вечное поселение в Кок-Терек на юге Казахстана (оно длилось три года), а затем - переезд в Рязанскую область и работа учителем математики в школе в одном из сел (этот момент изображен в рассказе "Матренин двор") и в Рязани. Все эти годы, не исключая лагерных, Солженицын, как и на фронте, много писал: то поэму в стихах "Дороженька", заучивая ее наизусть, то пьесу "Республика труда" (1954), то "роман о Марфинской шарашке" (1955-1968). Все эти обстоятельства - войну, лагерь, смерть Сталина в 1953 году и доклад Н. С. Хрущева о трагических последствиях культа личности Сталина на XX съезде КПСС в 1956 году - следует учитывать как факты духовной биографии Солженицына. Он их воспринял гораздо глубже, чем многие другие. Первые опубликованные в начале 60-х годов на Родине произведения Солженицына - повесть "Один день Ивана Денисовича" (1962), рассказ "Матренин двор" (1963) - появились на исходе хрущевской "оттепели", в преддверии периода застоя. Кроме этого, были опубликованы и другие рассказы писателя: "Случай на станции Кочетовка" (1963), "Захар-Калита" (1966), "Крохотки" (1966). Солженицына стали называть, с одной стороны, писателем "лагерной" прозы, а с другой - прозы "деревенской". Сам автор однажды заметил, что к жанру рассказа он обращался нечасто, "для художественного удовольствия": "В малой форме можно очень много поместить, и это для художника большое наслаждение - работать над малой формой. Потому что в маленькой форме можно оттачивать грани с большим наслаждением для себя". Повесть "Один день Ивана Денисовича" первоначально называлась "Щ-854 (один день одного зэка)". Сколько бы ни писали о лагерной жизни, нельзя забыть колонну людей в бушлатах, с портянками на лицах от ледяного ветра с узкими прорезями для глаз, бараки, столовую, где голодные люди "как на крепость лезут", зоркий мужицкий взгляд Ивана Денисовича Шухова. "... И вышла колонна в степь, прямо против ветра и против краснеющего восхода. Голый снег лежал до края, направо и налево, и деревца во всей степи не было ни одного". Начался год новый, пятьдесят первый, и имел в нем Шухов право на два письма..." В повести читатель сталкивается со множеством ярких человеческих сознании, с полифонизмом помыслов и голосов. Иван Денисович, например, не может не высмеять, правда мягко, Алешу-баптиста и его призыв: "Из всего земного и бренного молиться нам Господь завещал только о хлебе насущном: Хлеб насущный даждь нам днесь! - Пайку, значит? - спросил Шухов". С сочувствием наблюдает Шухов бунт капитана второго ранга Буйновского против охраны, но не скрывает и свое сомнение: не сломается ли тот. Близок Шухову бригадир Тюрин с его умной независимостью, расчетливым покорством судьбе, недоверием к фразе. В небольшом пространстве повести сочетаются многие человеческие судьбы, прежде далекие друг от друга. Время (один день) как бы вливается в пространство лагеря, растекается по снежному простору. Оно течет (вместе с движением колонны) по дороге, сжимается, уплотняется до узкого места на нарах. Это искусство сжатия, концентрации - замечательное достижение писателя. Оно связано с тем, что источником движения в повести был конкретный человеческий характер. В 1962 году отечественный читатель еще не знал романа Солженицына "В круге первом" (1955-1968). Это роман о пребывании героя - интеллигента Нержина - в закрытом НИИ, в "шарашке". Здесь в беседах с другими заключенными: с критиком Львом Рубиным, инженером и философом Сологдиным - Нержин долго и мучительно выясняет: кто же в подневольном обществе в меньшей степени живет по лжи? Эти всезнайки-интеллигенты или вчерашний крестьянин Спиридон, дворник на этой же "шарашке"? После острых, глубоких споров Нержин приходит к мысли, что, пожалуй, Спиридон, не понимающий множества превратностей истории и своей судьбы, жил все же наивнее и чище, нравственней, непритворней. Старуха Матрена из рассказа "Матренин двор" с ее бескорыстием, неспособностью обидеть мир, - а он ее не только обижал, грабил, но и погубил, - предшественница старух-праведниц из повести В. Распутина "Последний срок" и "Прощание с Матерой", бабушки из книги В. Астафьева "Последний поклон" (см. "Матренин двор"). "Архипелаг ГУЛАГ" (1958-1968) сам автор образно определил как "окаменелую нашу слезу". В этом произведении привлекает не только богатство разговорных интонаций, оттенки сарказма и иронии. Самое важное в том, что в стиле писателя преобладает мозаичность склеенных кусков. Значение разнонаправленных метаний, стремительных бросков в разных направлениях - в двух авторских выводах. С одной стороны, "ГУЛАГ" - это окаменелая слеза, это обвинительный акт. А с другой - это книга о коллективном, еще не отмоленном грехе. Здесь все жертвы и соучастники - и те же Крыленко, Раскольников, Дыбенко, Горький, и доверчивые крестьяне, слепо сжигавшие дворянские библиотеки и убивавшие юнкеров в 1917 году, а в годы коллективизации составившие самый большой поток ссыльных. Из цепочки "порывании" смятенной мысли Солженицына вызревает вывод о личном спасении его от внутренней "запыленности", засаленности души ложью и пошлостью самодовольства. Писатель приходит к своей излюбленной идее победы над злом через жертву, через неучастие, пусть и мучительное, во лжи. В финале своей книги Солженицын произносит слова благодарности тюрьме, так жестоко соединившей его с народом, сделавшей его причастным к народной судьбе: "Благодарю тебя, тюрьма, что ты была в моей жизни". Солженицын становится "в оппозицию не столько к той или иной политической системе, сколько к ложным нравственным основаниям общества". Он стремится вернуть вечным нравственным понятиям их глубинное, исконное значение. Писатель продолжает одну из центральных гуманистических линий русской классической литературы - идею нравственного идеала, внутренней свободы и независимости даже при внешнем притеснении, идею нравственного совершенствования каждого. В этом он видит национальное спасение. Эту же мысль он проводит и в своей, казалось бы, самой "политической", обличительной книге "Архипелаг ГУЛАГ": "... линия, разделяющая добро и зло, проходит не между государствами, не между классами, не между партиями, - она проходит через каждое человеческое сердце - и через все человеческие сердца..." В небольшой статье "Жить не по лжи!" в открытой публицистической форме писатель призывает жить по совести, жить по правде. "Мы так безнадежно расчеловечились, что за сегодняшнюю скромную кормушку отдадим все принципы, душу свою, все усилия наших предков, все возможности для потомков - только бы не расстроить своего утлого существования. Не осталось у нас ни твердости, ни гордости, ни сердечного жара". "Так круг - замкнулся? И выхода - действительно нет?" Автор верит в обратное, будучи убежден, что "самый простой, самый доступный ключ к нашему освобождению: личное неучастие во лжи! Пусть ложь все покрыла, пусть лож ь всем владеет, но в самом малом упремся: пусть владеет не через меня!" В лекции по случаю присуждение Солженицыну-Нобелевской премии (1970) он развивает эту мысль, доказывая, что писателям и художникам доступно еще большее - победить ложь. Свою речь писатель закончил русской пословицей: "Одно слово правды весь мир перетянет". Солженицынская правда жесткая, порой безжалостная. Но, как верно замечает по этому поводу С. Залыгин, "в нашем отечественном контексте наше теперь уже ходячее выражение "Смотреть правде в глаза" - это действительно то же самое, что "смотреть в глаза страданию". Такова наша история". Дата публикации: 10.02.2008 Прочитано: 1477 раз Симонов K. Симонов Константин (1915-1979), русский писатель, общественный деятель, Герой Социалистического Труда (1974). Поэмы, сборники интимной и гражданской лирики ("С тобой и без тебя", 1942; "Друзья и враги", 1948). Эпическое изображение Великой Отечественной войны, социально-нравственные конфликты в повести "Дни и ночи" (1943-44); романе-трилогии "Живые и мертвые" (1959-71; Ленинская премия, 1974), цикле повестей "Из записок Лопатина" (1957-78). Дневники военных лет; "Глазами человека моего поколения. Размышления о И. В. Сталине" (опубликованы 1988) попытки оправдать свое активное участие в идеологической жизни в 1940-50-х гг. Пьесы, в т. ч. "Парень из нашего города" (1941), "Четвертый" (1961). Публицистика. Кандидат в члены ЦК КПСС в 1952-56. Главный редактор журнала "Новый мир" (1946-50, 1954-58), "Литературной газеты" (1938; 1950-54). Государственная премия СССР (1942, 1943, 1946, 1947, 1949, 1950). ******************************************************************************************** Симонов Константин (Кирилл) Михайлович [р. 15(28).11.1915, Петроград], русский советский писатель, общественный деятель, Герой Социалистического Труда (1974). Член КПСС с 1942. Окончил Литературный институт им. М. Горького (1938). Печатается с 1934. Ощущение надвигающейся войны реализовалось в поэмах "Победитель" (1937) о Н. Островском, "Ледовое побоище" (1938), "Суворов" (1939). В предвоенные годы формируется основная тема С. - тема мужества и героизма, носителями которого являются люди, душевно причастные к бурным событиям своей эпохи (пьесы "История одной любви", 1940, "Парень из нашего города", 1941, Государственная премия СССР, 1942, одноименный фильм 1942). В годы Великой Отечественной войны на фронте (корреспондент газеты "Красная Звезда"). Одним из первых обратился к теме русского человека на войне (пьеса "Русские люди", 1942, Государственная премия СССР, 1943; повесть "Дни и ночи", 1943-44, Государственная премия СССР, 1946, одноименный фильм, 1945). Широкую популярность приобрела в годы войны лирика С. ("Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины...", "Жди меня", "Убей его!" и другие, стихи из сборников "С тобой и без тебя", 1942, "Война", 1944, и др.), где мотивы патриотизма, мужества и героики соединены с мотивами фронтовой дружбы, любви, верности. Период "холодной войны" отразился в творчестве С. созданием идеологически актуальных произведений (пьесы "Русский вопрос", 1946, Государственная премия СССР, 1947; "Чужая тень", 1949, Государственная премия СССР, 1950; книга стихов "Друзья и враги", 1948, Государственная премия СССР, 1949). С середины 50-х гг. (вслед за романом "Товарищи по оружию", 1952, новая редакция 1971) С. создаёт трилогию "Живые и мёртвые" (Ленинская премия, 1974): романы "Живые и мёртвые" (1954-59, одноименный фильм, 1964), "Солдатами не рождаются" (1963-64, фильм -"Возмездие", 1969) и "Последнее лето" (1970-71) - эпически широкое художественное исследование пути сов. народа к победе в Великой Отечественной войне, в котором автор стремился соединить два плана - достоверную "летопись" основных событий войны, увиденных глазами их свидетеля и участника (Серпилин, Синцов), и анализ этих событий с точки зрения их современного понимания и оценки. К трилогии по материалу примыкают "Южные повести" (1956-61), повести "Из записок Лопатина" (1965), "Двадцать дней без войны" (1972), ряд публикаций дневников С. военных лет с современными авторскими комментариями и др. Опубликовал также повесть "Дым отечества" (1947), пьесу "Четвёртый" (1961) и много других пьес, сценариев художественных и документальных фильмов, поэм, книг, путевых очерков, статей и выступлений на литературные и общественные темы. Многие произведения С. переведены на языки народов СССР и иностранные языки. Общественная деятельность С. активна и многогранна: редактор "Литературной газеты" (1938, 1950-54), журнала "Новый Мир" (1946-50, 1954-58), заместитель генерального секретаря правления Союза писателей СССР (1946-54). Кандидат в члены ЦК КПСС (1952-56), член Центральной ревизионной комиссии КПСС (1956-61 и с 1976). Депутат Верховного Совета СССР 2-го и 3-го созывов. Член президиума Сов. комитета защиты мира (с 1949). Секретарь правления Союза писателей СССР (1954-59 и с 1967). Награжден 3 орденами Ленина, 5 др. орденами, а также медалями. Соч.: Собр. соч., т. 1-6, М., 1966-70. Лит.: Вишневская И. Л., Константин Симонов. Очерк творчества, М., 1966; Фрадкина С., Творчество Константина Симонова, М., 1968; Лазарев Л. И., Военная проза Константина Симонова, М., 1975; Русские советские писатели-прозаики. Биобиблиографический указатель, т. 4, М., 1966. ? Г. А. Белая. ******************************************************************************************* Симонов Константин (Кирилл) Михайлович (1915, Петроград — 1979, Москва), писатель, общественный деятель, Герой Социалистического Труда (1974). Учился в Московском институте философии, литературы и истории имени Н.Г. Чернышевского (МИФЛИ), затем в Литературном институте имени А.М. Горького (окончил в 1938). С первых дней Великой Отечественной войны в действующей армии; был собственным корреспондентом газет «Правда», «Комсомольская правда», «Красная Звезда» и др. Военная лирика Симонова (ставшее народной песней стихотворение «Жди меня», «Родина», «Ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины» и др.), его пьесы, в 1940-х гг. не сходившие со сцены московских театров («Парень из нашего города», 1941; «Русские люди», 1942), были насыщены реалиями и атмосферой московского быта. Московские улицы и переулки военных лет изображены в романе Симонова «Товарищи по оружию» (1952), в его трилогии «Живые и мёртвые» (1959), «Солдатами не рождаются» (1963—64), «Последнее лето» (книги 1—2, 1970—71), в цикле повестей «Из записок Лопатина». Литературная и художественная жизнь Москвы нашла отражение в мемуарах Симонова «Глазами человека моего поколения» (опубликованы в 1988). Симонов был секретарем правления Союза писателей СССР (1954—59, 1967 — 1979), главным редактором журнала «Новый мир» (1946—50, 1954—58), «Литературной газеты» (1938, 1950—54). Избирался членом ЦРК и кандидатом в члены ЦК КПСС. Ленинская премия (1974), Государственная премия СССР (1942, 1943, 1946, 1947, 1949, 1950). В последние годы писатель жил на улице Черняховского, 4 (мемориальная доска). Прах Симонова по его желанию был развеян над местами особенно памятных ему боёв периода Великой Отечественной войны. Литература: Караганов А.В., Константин Симонов — вблизи и на расстоянии, М., 1987. К.В. Стародуб. ******************************************************************************************* Симонов Константин (Кирилл) Михайлович (1915 - 1979), поэт, прозаик, драматург. Родился 15 ноября (28 н.с.) в Петрограде, воспитан был отчимом, преподавателем военного училища. Детские годы прошли в Рязани и Саратове. Окончив в 1930 семилетку в Саратове, пошел в фабзавуч учиться на токаря. В 1931 семья переехала в Москву, и Симонов, окончив здесь фабзавуч точной механики, идет работать на завод. В эти же годы начинает писать стихи. Работал до 1935. В 1936 в журналах "Молодая гвардия" и "Октябрь" были напечатаны первые стихи К.Симонова. Закончив Литературный институт им. М.Горького в 1938, Симонов поступил в аспирантуру ИФЛИ (Институт истории, философии, литературы), но в 1939 был направлен в качестве военного корреспондента на Халкин-Гол в Монголию и в институт уже не вернулся. В 1940 написал свою первую пьесу "История одной любви", поставленную на сцене Театра им. Ленинского комсомола; в 1941 - вторую - "Парень из нашего города". В течение года учится на курсах военных корреспондентов при Военно-политической академии, получает воинское звание интенданта второго ранга. С началом войны призван в армию, работал в газете "Боевое знамя". В 1942 ему было присвоено звание старшего батальонного комиссара, в 1943 - звание подполковника, а после войны - полковника. Большая часть его военных корреспонденций публиковалась в "Красной з везде". В годы войны написал и пьесы "Русские люди", "Жди меня", "Так и будет", повесть "Дни и ночи", две книги стихов "С тобой и без тебя" и "Война". Как военный корреспондент побывал на всех фронтах, прошел по землям Румынии, Болгарии, Югославии, Польши и Германии, был свидетелем последних боев за Берлин. После войны появились его сборники очерков: "Письма из Чехословакии", "Славянская дружба", "Югославская тетрадь", "От Черного до Баренцева моря. Записки военного корреспондента". После войны в течение трех лет пробыл в многочисленных зарубежных командировках (Япония, США, Китай). С 1958 по 1960 жил в Ташкенте как корреспондент "Правды" по республикам Средней Азии. Первый роман "Товарищи по оружию" увидел свет в 1952, затем большая книга - "Живые и мертвые" (1959). В 1961 Театр "Современник" поставил пьесу Симонова "Четвертый". В 1963 - 64 пишет роман "Солдатами не рождаются". (В 1970 - 71 будет написано продолжение - "Последнее лето".) По сценариям Симонова были поставлены фильмы: "Парень из нашего города" (1942), "Жди меня" (1943), "Дни и ночи" (1943 - 44), "Бессмертный гарнизон" (1956), "Нормандия-Неман" (1960, совместно с Ш.Спаакоми, Э.Триоле), "Живые и мертвые" (1964). В послевоенные годы общественная деятельность Симонова складывалась таким образом: с 1946 по 1950 и с 1954 по 1958 он был главным редактором журнала "Новый мир"; с 1950 по 1953 - главным редактором "Литературной газеты"; с 1946 по 1959 и с 1967 по 1979 - секретарем Союза писателей СССР. В 1974 был удостоен звания Героя Социалистического Труда. Умер К.Симонов в 1979 в Москве. Использованы материалы кн.: Русские писатели и поэты. Краткий биографический словарь. Москва, 2000. -------------------------------------------------------------------------------- СИМОНОВ Константин (Кирилл) Михайлович (15.11.1915, Петроград - 1979), писатель, поэт. Герой Социалистического Труда (1974), шестикратный лауреат Сталинской премии (1942, 1943, 1946, 1947, 1949, 1950). Сын офицера. Образование получил в Литературном институте имени М. Горького (1938). С 1930 работал слесарем. В 1931 переехал в Москву и поступил на авиационный завод. Затем работал техником в Межрабпомфильме. Печатался с 1934; первая поэма - "Павел Черный" (1938), прославлявшая-строителей Беломорско-Балтийского канала. В 1938 и 1950-54 редактор "Литературной газеты". В 1941-44 военный корреспондент газеты "Красная Звезда". В 1942 вступил в ВКП(б). В пьесах "Парень из нашего города" (1942), "Русский вопрос" (1946) и т.д. развивал тему человека на войне. Огромную известность ему принесла "военная лирика", среди которой такие стихи, как "Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины", "Жди меня", "Убей его" и т.д. Его произведение "Русские люди" удостоилось почетнейшего права быть опубликованным в газете "Правда". В 1944-46 главный редактор журнала "Знамя", с 1946 - газеты "Красная Звезда". В 1946-50 главный редактор журнала "Новый мир". В 1946- 54 зам. генерального секретаря Союза писателей СССР. В 1946-54 депутат Верховного..Совета СССР. В 1952-56 член ЦК КПСС. В 1954-58 вновь возглавил "Новый мир". Одновременно в 1954-59 и 1967-79 секретарь правления Союза писателей СССР. В 1956-61 и с 1976 член Центральной ревизионной комиссии КПСС. В послесталинский период создал центральное произведение своего творчества - трилогию "Живые и мертвые" (1959-71), за которую в 1974 получил Ленинскую премию. Дата публикации: 10.02.2008 Прочитано: 1983 раз Северянин И. Северянин Игорь Васильевич Игорь Северянин (Игорь Васильевич Лотарев) родился 4 (16) мая 1887 г. в Петербурге. Отец его, Василий Петрович, - военный инженер (выходец из "владимирских мещан"), дослужившийся до штабс-капитана, умер в 1904 г. сорока четырех лет. Мать происходила из известного дворянского рода Шеншиных, к коим принадлежал и А.А. Фет (1820-1892), нити родства связывали ее также со знаменитым историком Н.М. Карамзиным (1766-1826) . Небезынтересно, кстати, что по материнской линии Игорь Северянин находился в родственных отношениях с А.М. Коллонтай (1872-1952).В 1896 г. родители развелись, и будущий поэт уехал с отцом, вышедшим к тому времени в отставку, в Череповец; незадолго до смерти отца побывал с ним на Дальнем Востоке и в 1904 г. поселился у матери в Гатчине. Учился он всего ничего, закончил четыре класса Череповецкого реального училища. Стихи начал писать в 8 лет. Сам Игорь-Северянин писал свой псевдоним через дефис: как второе имя , а не фамилия. Имя Игорь было дано ему по святцам, в честь святого древнерусского князя Игоря Олеговича; приложение "Северянин" делало псевдоним близким к "царственным" именам и означало место особенной любви (как приложение "Сибиряк" в псевдониме Д.Н.Мамин). Но традиция писать "Северянин" как фамилию закрепилась так же, как традиция толковать поэта односторонне по его "экстазным" стихам... Одно из первых ярких впечатлений - влюбленность в Женечку Гуцан (Злату) , которая и вдохновляла будущего поэта. В 1905 году (год его романа с девушкой в сиреневой накидке) он — всего лишь Игорь Лотарев. Восемнадцатилетний юнец. Без образования. Без специальности. И без гроша в кармане. И при этом крайне уверенный в себе юнец, ничуть не сомневающийся, что когда-нибудь, а точнее, совсем-совсем скоро будет богат и известен... В конце жизни, когда пришла пора подводить итоги, Игорь Васильевич, оглядываясь назад, с грустью признался самому себе, что в ранней молодости ему очень мешали правильно воспринимать людей и «глупая самовлюбленность», и «какое-то скольженье по окружающему». И это относится и к друзьям, которых он недооценил, и к женщинам: «в последнем случае последствия бывали непоправимыми и коверкали жизнь, болезненно и отрицательно отражаясь на творчестве». Поскольку эта запись сделана в дневнике, когда он непоправимо и навсегда расстался с двумя «недооцененными» им женщинами — своей первой любовью Евгенией и единственной законной женой эстонкой Фелиссой Круут , можно предположить, что приведенная выше сентенция относится именно к ним. С Евгенией Менеке, тогда еще Женей, Женечкой Гуцан, Игорь Лотарев познакомился зимой 1905 года, в Гатчине, где жил вместе с матерью и старой няней. Женя же снимала угол в Петербурге, зарабатывала шитьем, а в Гатчину приезжала по воскресеньям — навестить и обиходить отца, спившегося и опустившегося после смерти жены, Жениной матери. Была она на редкость хороша собой: стройная, с роскошными золотыми вьющимися волосами. Игорь, влюбившись, придумал своей юной подруге новое имя Злата и задарил стихами. Больше задаривать было нечем... Однако у Златы были не только золотые волосы, но и золотые руки — она умела пустяками «изузорить» их ветхий «уют». И вдруг Евгения забеременела, о женитьбе не могло быть и речи, а с ребенком на руках какое житье? И она сделала то единственное, что могла сделать молодая женщина в ее положении: стала содержанкой богатого «старика». Впрочем, стариком он, видимо, не был, а главное, любил детей. К родившейся вскоре девочке, названной Тамарой, относился так хорошо, что благодарная Злата родила и второго ребенка — тоже девочку. Так ли был богат покровитель Златы, как это изображено в стихотворении Северянина: У тебя теперь дача, за обедом омары, Ты теперь под защитой вороного крыла, — мы не знаем. Но все остальное соответствует истине их отношений: Злата действительно ушла от него «ради ребенка»... Однако жертва оказалась напрасной. Богатый покровитель внезапно умер, и молодая мать осталась без гроша и с двумя маленькими детьми... Игорь Васильевич к тому времени успел стать известным поэтом, и какие-никакие деньги у него имелись, но он был связан с другой женщиной — Марией Васильевной Домбровской, и связан прочно, пусть и не узами законного брака. И Злата распорядилась своей судьбой сама, учтя сделанные ошибки. Вышла замуж, но не за богатого, а за надежного человека, скромного служащего, немца по национальности. Хотя вполне могла, при ее-то внешних данных, сделать и более блестящий выбор. Но она думала не о себе, а снова о детях. Затем началась война и... немецкие погромы. Супруги Менеке эмигрировали в Берлин. Девочек оставили у родственников. Забрать их фрау Менеке смогла лишь в 1920 году, после заключения мирного договора с Германией. В Берлине Злата открыла пошивочную мастерскую, была завалена работой, семья ни в чем не нуждалась. Девочку Тамару, у которой обнаружились способности к музыке и танцам, смогли отдать в хорошую балетную школу (дочь Северянина стала профессиональной танцовщицей). Об отце Тамары Евгения Менеке, занятая по горло, вспоминала с грустной нежностью, думая, что он погиб, как и многие их ровесники, на войне, пока не прочитала в одной из берлинских русских газет стихи, подписанные его именем. Написала в редакцию с просьбой переслать, если это возможно, если есть адрес, ее послание — а это была настоящая исповедь! — автору. И самое удивительное: письмо нашло адресата! Потрясенный Северянин написал чуть ли не в один присест поэму о первой любви — "Падучая стремнина". Спустя семь лет, в Эстонии, в июле, Пришло письмо от Златы из Берлина... О, Женечка! Твое письмо — поэма. Я положил его, почти дословно, На музыку, на музыку стихов... Началась переписка... Но поэт только что женился, жена, Фелисса Михайловна Круут , любила мужа без памяти, но и ревновала люто. Игорь Васильевич сумел успокоить «ненаглядную эсточку». Супруги собирались ехать в Германию, а там без помощи Златы не обойтись. Да и зачем ревновать ей, такой юной, к "пожилой" замужней женщине? Евгения Менеке встретила чету Лотаревых на вокзале и, как и обещала, устроила их на недорогую, но удобную квартирку. А на другой день впервые в жизни Северянин увидел свою шестнадцатилетнюю дочь, кстати, похожую на него, а не на свою красавицу мать. Такого поворота Фелисса Михайловна не ожидала и поставила вопрос ребром: или они, или я. Игорь Васильевич пообещал жене, что больше не увидится со своей первой любовью, и хотя потом дважды приезжал в Берлин, вопреки обыкновению, слово сдержал. Но со Златой все-таки встретился. Правда, уже после того, как расстался с Фелиссой. И не в Берлине, а в Таллине, и снова, как и в прошлый раз, через 17 лет - в 1939 году.Этой встречи поэт совсем не хотел. Боялся увидеть усохшую старушку. Но его спасения не сбылись: и в 52 года Евгения была красива и элегантна. Судьба вообще ее, что называется, хранила. Во времена нацистов Злату арестовали за то, что укрывала в своей мастерской евреев, но потом выпустили. Умерла Евгения Гуцан-Менеке в 1952 году, в Лиссабоне, легко, на руках обожавших ее дочерей. Фелисса и Северянин Моя жена мудрей всех философий, — Завидная ей участь суждена, И облегчить мне муки на Голгофе Придет в тоске одна моя жена! из стихотворения "Дороже всех..." Со своей будущей женой, тогда еще гимназисткой, Северянин познакомился в Тойле. По-видимому, Игорь Васильевич увидел в этой случайной встрече небесное знамение. Мать, Наталья Степановна, единственная женщина, которая скрашивала его холостое житье-бытье (после того как подруга Игоря Васильевича Мария Васильевна, еще недавно вроде бы влюбленная и нежная, готовая на любые жертвы ради их взаимного счастья, не выдержав испытания захолустьем, ушла от него), была совсем плоха, местный доктор сказал: безнадежна... И вот судьба, словно бы сжалившись, посылала ему эту строгую девочку, чтобы, она заменила тридцатичетырехлетнему поэту горькую утрату! Похоронив матушку, Северянин скоропалительно, и сорока дней не минуло со дня похорон, спасаясь от ужаса одиночества на чужбине, «осупружился». В очень высокой, слишком прямой и для ее девятнадцати чересчур уж серьезной "эсточке", ученой дочке деревенского плотника, не было ни обаяния, ни ликующей свежести Женечки-Златы , ничуть не походила она и на шальную, «сексапильную» Сонку . В ней вообще не было ничего от того, что пленяло Северянина в женщинах — игры, кокетства, изящества. Зато имелось, и с лихвой, то, чего хронически недоставало как предыдущим, так и последующим дамам его выбора: основательный, практичный ум, твердость характера, а главное — врожденный дар верности. Такого надежного товарища, терпеливого и выносливого, о его изменчивой и трудной судьбе больше уже не будет. Впервые опубликовался во втором (февральском) номере журнала "Досуг и дело" за 1905 год: там под фамилией Игорь Лотарев было помещено стихотворение "Гибель Рюрика". Литературе сразу же отдался самозабвенно, издавал за свой счет тоненькие брошюры стихов (от 2 до 16 стихотворений) и рассылал их по редакциям "для отзыва". Всего издал их с 1904 по 1912 г. аж 35. Стихи особого отклика не имели. 20 ноября 1907 года (Этот день Северянин потом ежегодно праздновал) он познакомился со своим главным поэтическим учителем - Константином Фофановым (1862-1911), который первым из поэтов оценил его талант. В 1908 году стали появляться первые заметки о брошюрках, издаваемых в основном самим Северяниным. В 1909 г. некий журналист Иван Наживин привез одну из брошюр ("Интуитивные краски") в Ясную Поляну и прочитал стихи из нее Льву Толстому. Сиятельного графа и убежденного реалиста резко возмутило одно из "явно иронических" стихотворений этой брошюры — "Хабанера II" , начинавшееся так: "Вонзите штопор в упругость пробки, — И взоры женщин не будут робки!..", после чего, говоря словами самого поэта, всероссийская пресса подняла вой и дикое улюлюканье, чем и сделала его сразу известным на всю страну... "С легкой руки Толстого, хвалившего жалкого Ратгауза в эпоху Фофанова, меня стали бранить все, кому было не лень. Журналы стали печатать охотно мои стихи, устроители благотворительных вечеров усиленно приглашали принять в них, - в вечерах, а может быть, и в благотворителях, — участие", — вспоминал позднее поэт. Как бы то ни было, Северянин вошел в моду. В 1911 г. Валерий Брюсов (1873- 1924), тогдашний поэтический мэтр, написал ему дружеское письмо, одобрив брошюру "Электрические стихи". Другой мэтр символизма, Федор Сологуб (Федор Кузьмич Тетерников, 1863-1927), принял активное участие в составлении первого большого сборника Игоря Северянина "Громокипящий кубок" (1913), сопроводив его восторженным предисловием и посвятив Игорю Северянину в 1912 г. триолет, начинавшийся строкой "Восходит новая звезда". Затем Федор Сологуб пригласил поэта в турне по России, начав совместные выступления в Минске и завершив их в Кутаиси. Успех нарастал. Игорь Северянин основал собственное литературное направление — эгофутуризм (еще в 1911 г. "Пролог эгофутуризма"), в группу его приверженцев входили Константин Олимпов (сын К.М. Фофанова, 1889- 1940), Иван Игнатьев (Иван Васильевич Казанский, 1892-1914), Вадим Баян (Владимир Иванович Сидоров, 1880-1966), Василиск Гнедов (1890-1978) и Георгий Иванов (1894—1958) , вскоре перешедший к акмеистам. Эгофутуристы в 1914 г. провели совместно с кубофутуристами, Д. Бурлюком (1882-1907), В. Маяковским (1893-1930) и Василием Каменским (1884-1961), в Крыму олимпиаду футуризма. Начавшаяся первая мировая война, пусть и не сразу, сменила общественные интересы, сместила акценты, ярко выраженный гедонистический восторг поэзии Северянина оказался явно не к месту. Сначала поэт даже приветствовал войну, собирался вести поклонников "на Берлин", но быстро понял ужас происходящего и опять углубился в личные переживания, заполняя дальше дневник своей души. 27 февраля 1918 г. на вечере в Политехническом музее в Москве Игорь- Северянин был избран "королем поэтов" . Вторым был признан В. Маяковский, третьим В. Каменский. Рассказывая о вечерах поэзии, все современники говорят о переполненном зале, о толпе жаждущих попасть на вечер, о милиционерах, наводящих порядок, о царившей в зале атмосфере заинтересованности, неравнодушия. Политехнический музей и пропагандировал новую поэзию, и приобщал к ней самые широкие круги. Устраивались вечера отдельных писателей и поэтов — В. В. Маяковского, А. А. Блока, С. А. Есенина; проводились выступления группы объединенных едиными творческими принципами поэтов — футуристов, имажинистов и других. Но особенное внимание привлекали коллективные вечера, на которых выступали поэты различных школ и направлений. Первым из наиболее ярких и запомнившихся вечеров, воспоминания о котором можно и сейчас еще услышать, был вечер 27 февраля 1918 года — «Избрание короля поэтов». «Избрание короля поэтов» открыло собой длинную серию поэтических вечеров в Большой аудитории Политехнического музея, на которых поэты и публика вступали в прямой диалог; приговоры — поддержка, одобрение или неприятие — выносились тут же. Может быть, никогда еще поэты не стояли так близко к своему читателю и не ощущали его так отчетливо. Вечера носили общее название «Вечеров новой поэзии», хотя некоторые из них имели и свои названия: «Смотр поэтических школ», «Вечер поэтесс», «Чистка поэтов» и т. д. Для всех этих вечеров была характерна общая заинтересованность и откровенная реакция публики, на них бушевали страсти, возникали скандалы, но, несмотря на анекдотичность некоторых эпизодов, за ними всегда чувствуется высокая поэтическая атмосфера этих вечеров. Зал был набит до отказа. Поэты проходили длинной очередью. На эстраде было тесно, как в трамвае. Теснились выступающие, стояла не поместившаяся в проходе молодежь. Читающим смотрели прямо в рот. Маяковский выдавался над толпой. Он читал «Революцию», едва имея возможность взмахнуть руками. Он заставил себя слушать, перекрыв разговоры и шум. Чем больше было народа, тем он свободней читал, тем полнее был сам захвачен и увлечен. Он швырял слова до верхних рядов, торопясь уложиться в отпущенный ему срок. Но «королем» оказался не он. Северянин приехал к концу программы. Здесь был он в своем обычном сюртуке. Стоял в артистической, негнущийся и «отдельный». Прошел на эстраду, спел старые стихи из «Кубка». Выполнив договор, уехал. Начался подсчет записок. Маяковский выбегал на эстраду и возвращался в артистическую, посверкивая глазами. Не придавая особого значения результату, он все же увлекся игрой. Сказывался его всегдашний азарт, страсть ко всякого рода состязаниям. — Только мне кладут и Северянину. Мне налево, ему направо. Северянин собрал записок немного больше, чем Маяковский. Третьим был Василий Каменский. Часть публики устроила скандал. Футуристы объявили выборы недействительными. Через несколько дней Северянин выпустил сборник, на обложке которого стоял его новый титул. А футуристы устроили вечер под лозунгом «долой всяких королей». После выборов Маяковский довольно едко подшучивал над его «поэтическим величеством», однако мне показалось, что успех Северянина был ему неприятен. Я сказал ему, что состав публики был особый, и на эту публику гипнотически действовала манера чтения Северянина, у этой публики он имел бы успех при всех обстоятельствах. Маяковский ответил не сразу, затем сказал, что нельзя уступать аудиторию противнику, какой бы она ни была. Вообще надо выступать даже перед враждебной аудиторией: всегда в зале найдутся два-три слушателя, по- настоящему понимающие поэзию. — Можно было еще повоевать... Тогда я сказал, что устраивал выборы ловкий делец, импресарио, что, как говорили, он пустил в обращение больше ярлычков, чем было продано билетов. Маяковский явно повеселел: — А что ж... Так он и сделал. Он возит Северянина по городам; представляете себе, афиша — «Король поэтов Игорь Северянин»! Однако нельзя сказать, что Маяковский вообще отрицал талант Северянина. Он не выносил его «качалки грезерки» и «бензиновые ландолеты», но не отрицал целиком его поэтического дара. Впрочем, может быть, никакой подтасовки и не было: 9 марта Маяковский пытался сорвать выступление новоизбранного короля русских поэтов. В антракте он пытался декламировать свои стихи, но под громкий свист публики был изгнан с эстрады, о чем не без ехидства сообщила газета "Мысль" в номере за 11 марта 1918 года. В марте вышел в свет альманах "Поэзоконцерт". На обложке альманаха был помещен портрет Игоря-Северянина с указанием его нового титула. Под обложкой альманаха помещены стихи короля поэтов, Петра Ларионова, Марии Кларк, Льва Никулина, Елизаветы Панайотти и Кирилла Халафова. Заметки о Маяковском (1941): В марте 1918 г. в аудитории Политехнического музея меня избрали "Королем поэтов". Маяковский вышел на эстраду: "Долой королей - теперь они не в моде". Мои поклонники протестовали, назревал скандал. Раздраженный, я оттолкнул всех. Маяковский сказал мне: "Не сердись, я их одернул - не тебя обидел. Не такое время, чтобы игрушками заниматься"... Через несколько дней "король" уехал с семьей на отдых в эстонскую приморскую деревню Тойла, а в 1920 г. Эстония отделилась от России. Игорь Северянин оказался в вынужденной эмиграции, но чувствовал себя уютно в маленькой "еловой " Тойле с ее тишиной и покоем, много рыбачил. Довольно быстро он начал вновь выступать в Таллине и других местах. В Эстонии Северянина удерживает и брак с Фелиcсой Круут. С ней поэт прожил 16 лет и это был единственный законный брак в его жизни. За Фелиссой Игорь-Северянин был как за каменной стеной, она оберегала его от всех житейских проблем, а иногда и спасала. Перед смертью Северянин признавал разрыв с Фелиссой в 1935 году трагической ошибкой. В 20-е годы он естественно держится вне политики, (называет себя не эмигрантом, а дачником) и вместо политических выступлений против Советской власти он пишет памфлеты против высших эмигрантских кругов. Эмигрантам нужна была другая поэзия и другие поэты. Игорь-Северянин по- прежнему много писал, довольно интенсивно переводил эстонских поэтов: в 1919-1923 гг. выходят 9 новых книг, в том числе "Соловей". С 1921 года поэт гастролирует и за пределами Эстонии: 1922год - Берлин, 1923 - Финляндия, 1924 - Германия, Латвия, Чехия... В 1922-1925 годах Северянин пишет в довольно редком жанре - автобиографические романы в стихах: "Падучая стремнина", "Роса оранжевого часа" и "Колокола собора чувств"! . Большую часть времени Северянин проводит в Тойла, за рыбной ловлей. Жизнь его проходит более чем скромно - в повседневной жизни он довольствовался немногим. С 1925 по 1930 год не вышло ни одного сборника стихотворений. Зато в 1931 году вышел новый (без сомнения выдающийся) сборник стихов "Классические розы" , обобщающий опыт 1922-1930 гг. В 1930-1934 годах состоялось несколько гастролей по Европе, имевшие шумный успех, но издателей для книг найти не удавалось. Небольшой сборник стихов "Адриатика" (1932 г.) Северянин издал за свой счет и сам же пытался распостранять его. Особенно ухудшилось материальное положение к 1936 году, когда к тому же он разорвал отношения с Фелиссо й Круут и сошелся с В.Б. Коренди: Стала жизнь совсем на смерть похожа: Все тщета, все тусклость, все обман. Я спускаюсь к лодке, зябко ёжась, Чтобы кануть вместе с ней в туман... "В туманныйдень" А в 1940 поэт признается, что "издателей на настоящие стихи теперь нет. Нет на них и читателя. Я пишу стихи, не записывая их, и почти всегда забываю". Поэт умер 20 декабря 1941 г. в оккупированном немцами Таллинне и был похоронен там на Александро-Невском кладбище. На памятнике помещены его строки: Как хороши, как свежи будут розы, Моей страной мне брошенные в гроб! Дата публикации: 10.02.2008 Прочитано: 1443 раз Салтыков-Щедрин Михаил Евграфович Жизненные противоречия с детских лет вошли в душевный мир сатирика. Михаил Евграфович Салтыков родился 15 (27) января 1826 года в селе Спас-Угол Калязинского уезда Тверской губернии. Отец писателя принадлежал к старинному дворянскому роду Салтыковых, к началу XIX века разорившемуся и оскудевшему. Стремясь поправить пошатнувшееся материальное положение, Евграф Васильевич женился на дочери богатого московского купца О. М. Забелиной, властолюбивой и энергичной, бережливой и расчетливой до скопидомства. Михаил Евграфович не любил вспоминать о своем детстве, а когда это волей-неволей случалось, воспоминания окрашивались неизменной горечью. Под крышей родительского дома ему не суждено было испытать ни поэзии детства, ни семейного тепла и участия. Семейная драма осложнилась драмой общественной. Детство и молодые годы Салтыкова совпали с разгулом доживавшего свой век крепостного права. "Оно проникало не только в отношения между поместным дворянством и подневольною массою - к ним, в тесном смысле, и прилагался этот термин,- но и во все вообще формы общежития, одинаково втягивая все сословия (привилегированные и непривилегированные) в омут унизительного бесправия, всевозможных изворотов лукавства и страха перед перспективою быть ежечасно раздавленным". Юноша Салтыков получил блестящее по тем временам образование сначала в Дворянском институте в Москве, потом в Царскосельском лицее, где сочинением стихов он стяжал славу "умника" и "второго Пушкина". Но светлые времена лицейского братства студентов и педагогов давно канули в Лету. Ненависть Николая I к просвещению, порожденная страхом перед распространением свободолюбивых идей, обратилась прежде всего на лицей. "В то время, и в особенности в нашем "заведении",- вспоминал Салтыков,- вкус к мышлению был вещью очень мало поощряемою. Высказывать его можно было только втихомолку и под страхом более или менее чувствительных наказаний". Все лицейское воспитание было направлено тогда к одной исключительно цели - "приготовить чиновника". Юный Салтыков восполнял недостатки лицейского образования по-своему: он с жадностью поглощал статьи Белинского в журнале "Отечественные записки", а по окончании лицея, определившись на службу чиновником Военного ведомства, примкнул к социалистическому кружку М. В. Петрашевского. Этот кружок "инстинктивно прилепился к Франции Сен-Симона, Кабе, Фурье, Луи Блана и в особенности Жорж Занда. Оттуда лилась на нас вера в человечество, оттуда воссияла нам уверенность, что "золотой век" находится не позади, а впереди нас... Словом сказать, все доброе, все желанное и любвеобильное - все шло оттуда". Но и здесь Салтыков обнаружил зерно противоречия, из которого выросло впоследствии могучее дерево его сатиры. Он заметил, что члены социалистического кружка слишком прекраснодушны в своих мечтаниях, что они живут в России лишь "фактически" или, как в то время говорилось, "имеют образ жизни": ходят в канцелярию на службу, питаются в ресторанах и кухмистерских... Духовно же они живут во Франции, Россия для них представляет собой "область, как бы застланную туманом". В повести "Противоречия" (1847) Салтыков заставил своего героя Нагибина мучительно биться над разгадкой "необъяснимого феникса" - русской действительности, искать пути выхода из противоречия между идеалами утопического социализма и реальной жизнью, идущей вразрез с этими идеалами. Герою второй повести - "Запутанное дело" (1848) Мичулину тоже бросается в глаза несовершенство всех общественных отношений, он также пытается найти выход из противоречий между идеалом и действительностью, найти живое практическое дело, позволяющее перестроить мир. Здесь определились характерные признаки духовного облика Салтыкова: нежелание замыкаться в отвлеченных мечтах, нетерпеливая жажда немедленного практического результата от тех идеалов, в которые он уверовал. Обе повести были опубликованы в журнале "Отечественные записки" и поставили молодого писателя в ряд сторонников "натуральной школы", развивающих традиции гоголевского реализма. Но принесли они Салтыкову не славу, не литературный успех... В феврале 1848 года началась революция во Франции. Под влиянием известий из Парижа в конце февраля в Петербурге был организован негласный комитет с целью "рассмотреть, правильно ли действует цензура и издаваемые журналы соблюдают ли данные каждому программы". Правительственный комитет не мог не заметить в повестях молодого чиновника канцелярии Военного ведомства "вредного направления" и "стремления к распространению революционных идей, потрясших уже всю Западную Европу". В ночь с 21 на 22 апреля 1848 года Салтыков был арестован, а шесть дней спустя в сопровождении жандарма отправлен в далекую и глухую по тем временам Вятку. Убежденный социалист в течение многих лет носил мундир провинциального чиновника губернского правления, на собственном жизненном опыте ощущая драматический разрыв между идеалом и реальностью. "...Молодой энтузиазм, политические идеалы, великая драма на Западе и... почтовый колокольчик. Вятка, губернское правление... Вот мотивы, сразу, с первых шагов литературной карьеры овладевшие Щедриным, определившие его юмор и его отношение к русской жизни",- писал В. Г. Короленко. Но суровая семилетняя школа провинциальной жизни явилась для Салтыкова-сатирика плодотворной и действенной. Она способствовала преодолению отвлеченного, книжного отношения к жизни, она укрепила и углубила демократические симпатии писателя, его веру в русский народ и его историю. Салтыков впервые открыл для себя низовую, уездную Русь, познакомился с жизнью провинциального мелкого чиновничества, купечества, крестьянства, рабочих Приуралья, окунулся в животворную для писателя "стихию достолюбезного народного говора". Служебная практика по организации в Вятке сельскохозяйственной выставки, изучение дел о расколе в Волго-Вятском крае приобщили Салтыкова к устному народному творчеству. "Я несомненно ощущал, что в сердце моем таится невидимая, но горячая струя, которая без ведома для меня самого приобщает меня к первоначальным и вечно бьющим источникам народной жизни",- вспоминал писатель о вятских впечатлениях. С демократических позиций взглянул теперь Салтыков и на государственную систему России. Он пришел к выводу, что "центральная власть, как бы ни была просвещенна, не может обнять все подробности жизни великого народа; когда она хочет своими средствами управлять многоразличными пружинами народной жизни, она истощается в бесплодных усилиях". Главное неудобство чрезмерной централизации в том, что она "стирает все личности, составляющие государство". "Вмешиваясь во все мелочные отправления народной жизни, принимая на себя регламентацию частных интересов, правительство тем самым как бы освобождает граждан от всякой самобытной деятельности" и самого себя ставит под удар, так как "делается ответственным за все, делается причиною всех зол и порождает к себе ненависть". Централизация в масштабах такой огромной страны, как Россия, приводит к появлению "массы чиновников, чуждых населению и по духу, и по стремлениям, не связанных с ним никакими общими интересами, бессильных на добро, но в области зла являющихся страшной, разъедающей силой". Так образуется порочный круг: самодержавная, централизованная власть убивает всякую народную инициативу, искусственно задерживает гражданское развитие народа, держит его в "младенческой неразвитости", а эта неразвитость, в свою очередь, оправдывает и поддерживает централизацию. "Рано или поздно народ разобьет это прокрустово ложе, которое лишь бесполезно мучило его". Но что делать сейчас? Как бороться с антинародной сущностью государственной системы в условиях пассивности и гражданской незрелости самого народа? В поисках ответа на этот вопрос Салтыков приходит к теории, в какой-то мере успокаивающей его гражданскую совесть: он начинает "практиковать либерализм в самом капище антилиберализма", внутри бюрократического аппарата. "С этой целью предполагалось наметить покладистое влиятельное лицо, прикинуться сочувствующим его предначертаниям и начинаниям, сообщить последним легкий либеральный оттенок, как бы исходящий из недр начальства (всякий мало-мальски учтивый начальник не прочь от либерализма), и затем, взяв облюбованный субъект за нос, водить его за оный. Теория эта, в шутливом русском тоне, так и называлась теорией вождения влиятельного человека за нос, или, учтивее: теорией приведения влиятельного человека на правый путь". В "Губернских очерках" (1856-1857), ставших художественным итогом вятской ссылки, такую теорию исповедует герой, от имени которого ведется повествование и которому суждено стать "двойником" Салтыкова,- надворный советник Н. Щедрин. Общественный подъем 60-х годов дает Салтыкову уверенность, что "честная служба" социалиста Щедрина способна подтолкнуть общество к радикальным переменам, что единичное добро, творимое в самом "капище антилиберализма", может принести некоторые плоды, если носитель этого добра держит в уме предельно широкий демократический идеал. Вот почему и после освобождения из "вятского плена" Салтыков-Щедрин продолжает (с кратковременным перерывом в 1862-1864 годах) государственную службу сначала в Министерстве внутренних дел, а затем в должности рязанского и тверского вице-губернатора, снискав в бюрократических кругах кличку "вице-Робеспьера". В 1864-1868 годах он служит председателем казенной палаты в Пензе, Туле и Рязани. Административная практика открывает перед сатириком самые потаенные стороны бюрократической власти, весь скрытый от внешнего наблюдения потаенный ее механизм. Одновременно Салтыков создает циклы очерков "Сатиры в прозе" и "Невинные рассказы", в период сотрудничества в редакции "Современника" (1862-1864) пишет публицистическую хронику "Наша общественная жизнь", а в 1868-1869 годах, став членом редколлегии обновленного Некрасовым журнала "Отечественные записки", публикует очерковые книги "Письма о провинции", "Признаки времени", "Помпадуры и помпадурши". Постепенно Салтыков изживает веру в перспективы "честной службы", которая все более превращается в "бесцельную каплю добра в море бюрократического произвола". Реформа 1861 года не оправдывает его ожиданий, а в пореформенную эпоху русские либералы, с которыми он искал союза, круто поворачивают вправо. В этих условиях Салтыков-Щедрин приступает к работе над одним из вершинных произведений своего сатирического творчества - "Историей одного города". Дата публикации: 10.02.2008 Прочитано: 1445 раз Салтыков-Щедрин М.Е. Глубокими корнями связаны с Подмосковьем жизнь, творчество и общественная деятельность великого русского сатирика Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина (1826-1889). Современник Тургенева и Толстого, сподвижник Некрасова и Чернышевского, страстный борец против крепостного права и буржуазно-помещичьего произвола, Салтыков-Щедрин оставил огромное литературное наследство. И много из того, что было создано им, взросло на Московской земле, с которой он никогда не порывал связи. М.Е. Салтыков родился в селе Спас-Угол бывш. Калязинского уезда Тверской губерний в семье помещика - крепостника. Многие деревни и села округи в зрелом возрасте были ему хорошо известны. Это Ермолино, Никитское, Жизнеево, Ширятино. Крепостничество стало той атмосферой, в которой рос и формировался будущий писатель. "Я вырос, - писал он, - на лоне крепостного права". Во времена Салтыковых к усадьбе вплотную подходил лес, рядом лежало поросшее кустарником Никитское болото. "Равнина, покрытая еловым лесом и болотами, - таков был общий вид нашего захолустья", - вспоминал писатель. Дом, в котором родился будущий сатирик, был просторный, двухэтажный, с мезонином. Примечательно, что у жестоких крепостников была комната-часовня, завешенная иконами и заставленная всем необходимым для богослужения. Подобно владельцам Головлева - героям романа Щедрина "Господа Головлевы" - Салтыковы были полны лицемерия и ханжества, вероятно, именно в силу этого с детства вырабатывалась в писателе величайшая нетерпимость к двоедушую и фальши. "Детство и молодые годы мои были свидетелями самого разгара крепостного права. Оно проникало не только в отношения между поместным дворянством и подневольной массой к ним, но и во все формы общежития, одинаково втягивая все сословия (привилегированные и непривилегированные) в омут унизительного бесправия, всевозможных изворотов лукавства и страха перед перспективою быть ежечасно раздавленным. С недоумением спрашиваешь себя: как могли жить люди, не имея ни в настоящем, ни в будущем иных воспоминаний и перспектив, кроме мучительного бесправия, бесконечных терзаний поруганного и ниоткуда не защищенного существования?" Воспитанный на статьях В.Г. Белинского, Салтыков выступил в литературе с повестями "Противоречие" (1847), "Запутанное дело" (1848), излагая в них мысли о необходимости преобразовать общественный строй России. За эти повести царское правительство сослало молодого писателя в Вятку, где ему пришлось прожить с 1843 по 1855 г. В 1953 г. Салтыкову удалось получить кратковременный отпуск, и он провел его в родных местах, в новом имении своей матери. В Ермолинской усадьбе не раз бывал Михаил Евграфович и в поздние годы, впечатления от "своего захолустья", глубокое знание помещичьей и крестьянской жизни легли в основу многих произведений великого сатирика, прежде всего в основу романа "Господа Головлевы" и "Пошехонской старины". Художественно перевоплощенными на страницах романа "Господа Головлевы" фигурируют члены семьи Салтыковых - отец и мать писателя, их дети - "постылые" и "любимчики", многими чертами характера старший брат Дмитрий напоминает кляузника и ханжу Порфирия. Некоторые события, изображенные в "Пошехонской старине", также произошли на родине писателя. В 1862 г., выйдя в отставку и получив заем от матери, Михаил Евграфович купил небольшое имение в нескольких верстах от станции Пушкино близ Москвы - Витенево. В Витиневе он работал над многими известными сатирическими произведениями. "Помпадуры и помпадурши", "История одного города", "Письма из провинции", "Дневник провинциала в Петербурге", наконец, здесь была создана глава "Выморочный", вошедшая в роман "Господа Головлевы". Бедственное положение "освобожденного" крестьянина гюдняло на его защиту и объединило все лучшее, что было в русской культуре XIX века. Среди страстных борцов за обновление общественного строя царской России Салтыков-Щедрин занимает одно из самых почетных мест. Дата публикации: 10.02.2008 Прочитано: 1444 раз Салтыков-Щедрин М.Е. Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин - знаменитый русский писатель. Родился 15 января 1826 года в старой дворянской семье, в имении родителей, селе Спас-Угол, Калязинского уезда Тверской губернии. Хотя в примечании к “Пошехонской старине” С. и просил не смешивать его с личностью Никанора Затрапезного, от имени которого ведется рассказ, но полнейшее сходство многого, сообщаемого о Затрапезном, с несомненными фактами жизни С. позволяет предполагать, что “Пошехонская старина” имеет отчасти автобиографический характер. Первым учителем С. был крепостной человек его родителей, живописец Павел; потом с ним занимались старшая его сестра, священник соседнего села, гувернантка и студент московской духовной академии. Десяти лет от роду он поступил в московский дворянский институт (нечто в роде гимназии, с пансионом), а два года спустя был переведен, как один из отличнейших учеников, казеннокоштным воспитанником в Царскосельский (позже - Александровский) лицей. В 1844 году окончил курс по второму разряду (т. е. с чином X-го класса), семнадцатым из двадцати двух учеников, потому что поведение его аттестовалось не более как “довольно хорошим": к обычным школьным проступкам ("грубость", куренье, небрежность в одежде) у него присоединялось писание стихов “неодобрительного” содержания. В лицее, под влиянием свежих еще тогда пушкинских преданий, каждый курс имел своего поэта; в XIII-м курсе эту роль играл С. Несколько его стихотворений было помещено в “Библиотеке для Чтения” 1841 и 1842 годов, когда он был еще лицеистом; другие, напечатанные в “Современнике” (ред. Плетнева) 1844 и 1845 годов, написаны им также еще в лицее. (Все эти стихотворения перепечатаны в “Материалах для биографии М. Е. Салтыкова", приложенных к полному собранию его сочинений.) Ни одно из стихотворений С. (отчасти переводных, отчасти оригинальных) не носит на себе следов таланта; позднейшие по времени даже уступают более ранним. С. скоро понял, что у него нет призвания к поэзии, перестал писать стихи и не любил, когда ему о них напоминали. И в этих ученических упражнениях, однако, чувствуется искреннее настроение, большей частью грустное, меланхолическое (у тогдашних знакомых С. слыл под именем “мрачного лицеиста"). В августе 1844 года С. был зачислен на службу в канцелярию военного министра и только через два года получил там первое штатное место - помощника секретаря. Литература уже тогда занимала его гораздо больше, чем службы: он не только много читал, увлекаясь в особенности Ж. Зандом и французскими социалистами (блестящая картина этого увлечения нарисована им, тридцать лет спустя, в четвертой главе сборника: “За рубежом"), но и писал - сначала небольшие библиографические заметки (в “Отечественных Записках” 1847 года), а потом повести: “Противоречия” (там же, ноябрь 1847) и “Запутанное дело” (март 1848). Уже в библиографических заметках, несмотря на маловажность книг, по поводу которых они написаны, проглядывает образ мыслей автора - его отвращение к рутине, к прописной морали, к крепостному праву; местами попадаются и блестки насмешливого юмора. В первой повести С., которую он никогда впоследствии не перепечатывал, звучит, сдавленно и глухо, та самая тема, на которую были написаны ранние романы Ж. Занда: признание прав жизни и страсти. Герой повести, Нагибин - человек обессиленный тепличным воспитанием и беззащитный против влияний среды, против “мелочей жизни". Страх перед этими мелочами и тогда, и позже (см. например “Дорога", в “Губернских Очерках") был знаком, по-видимому, и самому С. - но у него это был тот страх, который служит источником борьбы, а не уныния. В Нагибине отразился, таким образом, только один небольшой уголок внутренней жизни автора. Другое действующее лицо романа - “женщина-кулак", Крошина - напоминает Анну Павловну Затрапезную из “Пошехонской старины", т. е. навеяно, вероятно, семейными воспоминаниями С. Гораздо крупнее “Запутанное дело” (перепечатано. в “Невинных рассказах"), написанное под сильным влиянием “Шинели", может быть и “Бедных людей", но заключающее в себе несколько замечательных страниц (например изображение пирамиды из человеческих тел, которая снится Мичулину). “Россия” - так размышляет герой повести - “государство обширное, обильное и богатое; да человек - то глуп, мрет себе с голоду в обильном государстве". “Жизнь - лотерея", подсказывает ему привычный взгляд, завещанный ему отцом; “оно так - отвечает какой-то недоброжелательный голос, - но почему же она лотерея, почему ж бы не быть ей просто жизнью"? Несколькими месяцами раньше такие рассуждения остались бы, может быть, незамеченными - но “Запутанное дело” появилось в свет как раз тогда, когда февральская революция во Франции отразилась в России учреждением негласного комитета, облеченного особыми полномочиями для обуздания печати. 28-го апреля, 1848 года С. был выслан в Вятку и 3-го июля определен канцелярским чиновником при вятском губернском правлении. В ноябре того же года он был назначен старшим чиновником особых поручений при вятском губернаторе, затем два раза исправлял должность правителя губернаторской канцелярии, а с августа 1850 года был советником губернского правления. О службе его в Вятке сохранилось мало сведений, но, судя по записке о земельных беспорядках в Слободском уезде, найденной, после смерти С., в его бумагах и подробно изложенной в “Материалах” для его биографии, он горячо принимал к сердце свои обязанности, когда они приводили его в непосредственное соприкосновение с народной массой и давали ему возможность быть ей полезным. Провинциальную жизнь, в самых темных ее сторонах, в то время легко ускользавших от взора, С. узнал как нельзя лучше, благодаря командировкам и следствиям, которые на него возлагались - и богатый запас сделанных им наблюдений нашел себе место в “Губернских Очерках". Тяжелую скуку умственного одиночества он разгонял внеслужебными занятиями: сохранились отрывки его переводов из Токвиля, Вивьена, Шерюеля и заметки, написанные им по поводу известной книги Беккарии. Для сестер Болтиных, из которых одна в 1856 году стала его женой, он составил “Краткую историю России". В ноябре 1855 года ему разрешено было, наконец, совершенно оставить Вятку (откуда он до тех пор только один раз выезжал к себе в тверскую деревню); в феврале 1856 года он был причислен к министерству внутренних дел, в июне того же года назначен чиновником особых поручений при министре и в августе командирован в губернии Тверскую и Владимирскую для обозрения делопроизводства губернских комитетов ополчения (созванного, по случаю восточной войны, в 1855 году). В его бумагах нашлась черновая записка, составленная им при исполнении этого поручения. Она удостоверяет, что так называемые дворянские губернии предстали перед С. не в лучшем виде, чем недворянская, Вятская; злоупотреблений при снаряжении ополчения им было обнаружено множество. Несколько позже им была составлена записка об устройстве градских и земских полиций, проникнутая мало еще распространенной тогда идеей децентрализации и весьма смело подчеркивавшая недостатки действовавших порядков. Вслед за возвращением С. из ссылки возобновилась, с большим блеском, его литературная деятельность. Имя надворного советника Щедрина, которым были подписаны появлявшиеся в “Русском Вестнике", с 1856 года, “Губернские Очерки", сразу сделалось одним из самых любимых и популярных. собранные в одно целое, “Губернские Очерки” в 1857 году выдержали два издания (впоследствии - еще два, в 1864 и 1882 годах). Они положили начало целой литературе, получившей название “обличительной", но сами принадлежали к ней только отчасти. Внешняя сторона мира кляуз, взяток, всяческих злоупотреблений наполняет всецело лишь некоторые из очерков; на первый план выдвигается психология чиновничьего быта, выступают такие крупные фигуры, как Порфирий Петрович, как “озорник", первообраз “помпадуров", или “надорванный", первообраз “Ташкентцев", как Перегоренский, с неукротимым ябедничеством которого должно считаться даже административное полновластие. Юмор, как и у Гоголя, чередуется в “Губернских Очерках” с лиризмом; такие страницы, как обращение к провинции (в “Скуке"), производят до сих пор глубокое впечатление. Чем были “Губернские Очерки” для русского общества, только что пробудившегося к новой жизни и с радостным удивлением следившего за первыми проблесками свободного слова - это легко себе представить. Обстоятельствами тогдашнего времени объясняется и то, что автор “Губернских Очерков” мог не только оставаться на службе, но и получать более ответственные должности. В марте 1858 года С. был назначен рязанским вице-губернатором, в апреле 1860 года переведен на ту же должность в Тверь. Пишет он в это время очень много, сначала в разных журналах (кроме “Русского Вестника” - в “Атенее", “Современнике", “Библиотеке для Чтения", “Московском Вестнике"), но с 1860 года - почти исключительно в “Современнике” (в 1861 г. С. поместил несколько небольших статей в “Московских Ведомостях” (ред. В. Ф. Корша), в 1862 г. - несколько сцен и рассказов в журнале “Время"). Из написанного им между 1858 и 1862 годами составились два сборника - “Невинные рассказы” и “Сатиры в прозе"; и тот, и другой изданы отдельно три раза (1863, 1881, 1885). В картинах провинциальной жизни, которые С. теперь рисует, Крутогорск (т. е. Вятка) скоро уступает Глупову, представляющему собой не какой-нибудь определенный, а типичный русский город - тот город, “историю” которого, понимаемого в еще более широко м смысле, несколькими годами позже написал С. Мы видим здесь как последние вспышки отживающего крепостного строя ("Госпожа Надейкова", “Наш дружеский хлам", “Наш губернский день"), так и очерки так называемого “возрождения", в Глупове не идущего дальше попыток сохранить, в новых формах, старое содержание. Староглуповец “представлялся милым уже потому, что был не ужасно, а смешно отвратителен; новоглуповец продолжает быть отвратительным - и в то же время утратил способность быть милым” ("Наши глуповские дела"). В настоящем и будущем Глупова усматривается один “конфуз": “идти вперед - трудно, идти назад - невозможно". Только в самом конце этюдов о Глупове проглядывает нечто похожее на луч надежды: С. выражает уверенность, что “новоглуповец будет последним из глуповцев". В феврале 1862 года С. в первый раз вышел в отставку. Он хотел поселиться в Москве и основать там двухнедельный журнал; когда ему это не удалось, он переехал в Петербург и с начала 1863 года стал, фактически, одним из редакторов “Современника". В продолжение двух лет он помещает в нем беллетристические произведения, общественные и театральные хроники, московские письма, рецензии на книги, полемические заметки, публицистические статьи. Все это, за исключением немногих сцен и рассказов, вошедших в состав отдельных изданий ("Невинные рассказы", “Признаки времени", “Помпадуры Помпадурши"), остается до сих пор не перепечатанным, хотя заключает в себе много интересного и важного (обзор содержания статей, помещенных С. в “Современнике” 1863 и 1864 годов, см. в книге А. Н. Пыпина: “М. Е. Салтыков” (Санкт-Петербург, 1899). Есть основание надеяться, что эти статьи - или большая их часть - войдут в состав следующего издания сочинений С.). К этому же, приблизительно, времени относятся замечания С. на проект устава о книгопечатании, составленный комиссией под председательством кн. Д. А. Оболенского (см. “Материалы для биографии М. Е. Салтыкова"). Главный недостаток проекта С. видит в том, что он ограничивается заменой одной формы произвола, беспорядочной и хаотической, другой,, систематизированной и формально узаконенной. Весьма вероятно, что стеснения, которые “Современник” на каждом шагу встречал со стороны цензуры, в связи с отсутствием надежды на скорую перемену к лучшему, побудили С. опять вступить на службу, но по другому ведомству, менее прикосновенному к злобе дня. В ноябре 1864 года он был назначен управляющим пензенской казенной палатой, два года спустя переведен на ту же должность в Тулу, а в октябре 1867 года - в Рязань. Эти годы были временем его наименьшей литературной деятельности: в продолжение трех лет (1865, 1866, 1867) в печати появилась только одна его статья “Завещание моим детям” ("Современник", 1866, № 1; перепечатано. в “Признаках времени"). Тяга его к литературе оставалась, однако, прежняя: как только “Отечественные Записки” перешли (с 1 января 1868 года) под редакцию Некрасова, С. сделался одним из самых усердных их сотрудников, а в июне 1868 года окончательно покинул службу и сделался одним из главных сотрудников и руководителей журнала, официальным редактором которого стал десять лет спустя, после смерти Некрасова. Пока существовали “Отечественные Записки", т. е. до 1884 года, С. работал исключительно для них. Большая часть написанного им в это время вошла в состав следующих сборников: “Признаки времени” и “Письма из провинции” (1870, 72, 85), “История одного города” (1 и 2 изд. 1870; 3 изд. 1883), “Помпадуры и Помпадурши” (1873, 77, 82, 86), “Господа Ташкентцы” (1873, 81, 85), “Дневник провинциала в Петербурге” (1873, 81, 85), “Благонамеренные речи” (1876, 83), “В среде умеренности и аккуратности” (1878, 81, 85), “Господа Головлевы” (1880, 83), “Сборник” (1881, 83), “Убежище Монрепо” (1882, 83), “Круглый год” (1880, 83), “За рубежом” (1881), “Письма к тетеньке” (1882), “Современная Идиллия” (1885), “Недоконченные беседы” (1885), “Пошехонские рассказы” (1886). Сверх того в “Отечественных Записках” были напечатаны в 1876 году “Культурные люди” и “Итоги", при жизни С. не перепечатанные ни в одном из его сборников, но включенные в посмертное издание его сочинений. “Сказки", изданные особо в 1887 году, появлялись первоначально в “Отечественных Записках", “Неделе", “Русских Ведомостях” и “Сборнике литературного фонда". После запрещения “Отечественных Записок” С. помещал свои произведения преимущественно в “Вестнике Европы"; отдельно “Пестрые письма” и “Мелочи жизни” были изданы при жизни автора (1886 и 1887), “Пошехонская Старина” - уже после его смерти, в 1890 году. Здоровье С., расшатанное еще с половины 70-х годов, было глубоко потрясено запрещением “Отечественных Записок". Впечатление, произведенное на него этим событием, изображено им самим с большой силой в одной из сказок ("Приключение с Крамольниковым", который “однажды утром, проснувшись, совершенно явственно ощутил, что его нет") и в первом “Пестром письме", начинающемся словами: “несколько месяцев тому назад я совершенно неожиданно лишился употребления языка"… Редакционной работой С. занимался неутомимо и страстно, живо принимая к сердцу все касающееся журнала. Окруженный людьми ему симпатичными и с ним солидарными, С. чувствовал себя, благодаря “Отечественным Запискам", в постоянном общении с читателями, на постоянной, если можно так выразиться, службе у литературы, которую он так горячо любил и которой посвятил, в “Круглом годе", такой чудный хвалебный гимн (письмо С. к сыну, написанное незадолго до смерти, оканчивается словами: “паче всего люби родную литературу и звание литератора предпочитай всякому другому"). Незаменимой утратой был для него, поэтому, разрыв непосредственной связи между ним и публикой. С. знал, что “читатель - друг” по-прежнему существует - но этот читатель “заробел, затерялся в толпе и дознаться, где именно он находится, довольно трудно". Мысль об одиночестве, “о брошенности” удручает его все больше и больше, обостряемая физическими страданиями и в свою очередь обостряющая их. “Болен я” - восклицает он в первой главе “Мелочей жизни” - невыносимо. Недуг впился в меня всеми когтями и не выпускает из них. Изможденное тело ничего не может ему противопоставить". Последние его годы были медленной агонией, но он не переставал писать, пока мог держать перо, и его творчество оставалось до конца сильным и свободным: “Пошехонская Старина” ни в чем не уступает его лучшим произведениям. Незадолго до смерти он начал новый труд, об основной мысли которого можно составить себе понятие уже по его заглавию: “Забытые слова” ("Были, знаете, слова” - сказал Салтыков Н. К. Михайловскому незадолго до смерти - “ну, совесть, Отечество, человечество, другие там еще… А теперь потрудитесь-ка их поискать!.. Надо же напомнить!"). Он умер 28 апреля 1889 года и погребен 2 мая, согласно его желанию, на Волковом кладбище, рядом с Тургеневым. Двадцать лет сряду все крупные явления русской общественной жизни встречали отголосок в сатире С., иногда предугадывавшей их еще в зародыше. Это - своего рода исторический документ, доходящий местами до полного сочетания реальной и художественной правды. Занимает свой пост С. в то время, когда завершился главный цикл “великих реформ” и, говоря словами Некрасова, “рановременные меры” (рановременные, конечно, только с точки зрения их противников) “теряли должные размеры и с треском пятились назад". Осуществление реформ, за одним лишь исключением, попало в руки людей, им враждебных. В обществе все резче заявляли себя обычные результаты реакции и застоя: мельчали учреждения, мельчали люди, усиливался дух хищения и наживы, всплывало на верх все легковесное и пустое. При таких условиях для писателя с дарованием С. трудно было воздержаться от сатиры. Орудием борьбы становится, в его руках, даже экскурсия в прошедшее: составляя “Историю одного города", он имеет в виду - как видно из письма его к А. Н. Пыпину, опубликованного в 1889 году, - исключительно настоящее. “Историческая форма рассказа"-говорит он,-"была для меня удобна потому, что позволяла мне свободнее обращаться к известным явлениям жизни… Критик должен сам угадать и другим внушить, что Парамоша - совсем не Магницкий только, но вместе с тем и NN. И даже не NN., а все вообще люди известной партии, и ныне не утратившей своей силы". И действительно, Бородавкин ("История одного города"), пишущий втихомолку “устав о нестеснении градоначальников законами", и помещик Поскудников ("Дневник провинциала в Петербурге"), “признающий не бесполезным подвергнуть расстрелянию всех несогласно мыслящих” - это одного поля ягоды; бичующая их сатира преследует одну и ту же цель, все равно, идет ли речь о прошедшем или о настоящем. Все написанное С. в первой половине семидесятых годов дает отпор, главным образом, отчаянным усилиям побежденных - побежденных реформами предыдущего десятилетия - опять завоевать потерянные позиции или вознаградить себя, так или иначе, за понесенные утраты. В “Письмах о провинции” историографы - т. е. те, которые издавна делали русскую историю - ведут борьбу с новыми сочинителями; в “Дневнике провинциала” сыплются, как из рога изобилия, прожекты, выдвигающие на первый план “благонадежных и знающих обстоятельства местных землевладельцев"; в “Помпадурах и Помпадуршах&q uot; крепкоголовые “экзаменуют” мировых посредников, признаваемых отщепенцами дворянского лагеря. В “Господах Ташкентцах” мы знакомимся с “просветителями, свободными от наук", и узнаем, что “Ташкент есть страна, лежащая всюду, где бьют по зубам и где имеет право гражданственности предание о Макаре, телят не гоняющем". “Помпадуры” - это руководители, прошедшие курс административных наук у Бореля или у Донона; “Ташкентцы” - это исполнители помпадурских приказаний. Не щадит С. и новые учреждения - земство, суд, адвокатуру, - не щадит их именно потому, что требует от них многого и возмущается каждой уступкой, сделанной ими “мелочам жизни". Отсюда и строгость его к некоторым органам печати, занимавшимся, по его выражению, “пенкоснимательством". В пылу борьбы С. мог быть несправедливым к отдельным лицам, корпорациям и учреждениям, но только потому, что перед ним всегда носилось высокое представление о задачах эпохи. Литература, например, может быть названа солью русской жизни: что будет, думал С., - если соль перестанет быть соленой, если к ограничениям, независящим от литературы, она прибавит еще добровольное самоограничение?.. С усложнением русской жизни, с появлением новых общественных сил и видоизменением старых, с умножением опасностей, грозящих мирному развитию народа, расширяются и рамки творчества Салтыкова. Ко второй половине семидесятых годов относится создание им таких типов, как Дерунов и Стрелов, Разуваев и Колупаев. В их лице хищничество, с небывалой до тех пор смелостью, предъявляет свои права на роль “столпа", т. е. опоры общества - и эти права признаются за ним с разных сторон, как нечто должное (припомним станового пристава Грацианова и собирателя “материалов” в “Убежище Монрепо"). Мы видим победоносный поход “чумазого” на “дворянские усыпальницы", слышим допеваемые “дворянские мелодии", присутствуем при гонении против Анпетовых и Парначевых, заподозренных в “пущании революции промежду себя". Еще печальнее картины, представляемые разлагающеюся семьей, непримиримым разладом между “отцами” и “детьми” - между кузиной Машенькой и “непочтительным Коронатом", между Молчалиным и его Павлом Алексеевичем, между Разумовым и его Степой. “Больное место” (напечатано в “Отечественных Записках” 1879 года, перепечатано в “Сборнике"), в котором этот разлад изображен с потрясающим драматизмом - один из кульминационных пунктов дарования С. “Хандрящим людям", уставшим надеяться и изнывающим в своих углах, противопоставляются “люди торжествующей современности", консерваторы в образе либерала (Тебеньков) и консерваторы с национальным оттенком (Плешивцев), узкие государственники, стремящиеся, в сущности, к совершенно аналогичным результатам, хотя и отправляющиеся один - “с Офицерской в столичном городе Петербурге, другой - с Плющихи в столичном городе Москве". С особенным негодованием обрушивается сатирик на “литературные клоповники", избравшие девизом: “мыслить не полагается", целью - порабощение народа, средством для достижения цели - оклеветание противников. “Торжествующая свинья", выведенная на сцену в одной из последних глав: “За рубежом", не только допрашивает “правду", но и издевается над ней, “сыскивает ее своими средствами” гложет ее с громким чавканьем, публично, нимало не стесняясь. В литературу, с другой стороны, вторгается улица, “с ее бессвязным галдением, низменной несложностью требований, дикостью идеалов” - улица, служащая главным очагом “шкурных инстинктов". Несколько позже наступает пора “лганья” и тесно связанных с ним “извещений". “Властителем дум” является “негодяй, порожденный нравственной и умственной мутью, воспитанный и окрыленный шкурным малодушием". Иногда (например, в одном из “Писем к тетеньке") С. надеется на будущее, выражая уверенность, что русское общество “не поддастся наплыву низкопробного озлобления на все выходящее за пределы хлевной атмосферы"; иногда им овладевает уныние, при мысли о тех “изолированных призывах стыда, которые прорывались среди масс бесстыжества - и канули в вечность” (конец “Современной Идиллии"). Он вооружается против новой программы: “прочь фразы, пора за дело взяться", справедливо находя, что и она - только фраза, и, в добавок, “истлевшая под наслоениями пыли и плесени” ("Пошехонские рассказы"). Удручаемый “мелочами жизни", он видит в увеличивающемся их господстве опасность тем более грозную, чем больше растут крупные вопросы: “забываемые, пренебрегаемые, заглушаемые шумом и треском будничной суеты, они напрасно стучатся в дверь, которая не может, однако, вечно оставаться для них закрытой". - Наблюдая, с своей сторожевой башни, изменчивые картины настоящего, С. никогда не переставал, вместе с тем, глядеть в неясную даль будущего. Сказочный элемент, своеобразный, мало похожий на то, что обыкновенно понимается под этим именем, никогда не был совершенно чужд произведениям С.: в изображения реальной жизни у него часто врывалось то, что он сам называл волшебством. Это - одна из тех форм, которые принимала сильно звучавшая в нем поэтическая жилка. В его сказках, наоборот, большую роль играет действительность, не мешая лучшим из них быть настоящими “стихотворениями в прозе". Таковы “Премудрый пескарь", “Бедный волк", “Карась - идеалист", “Баран не помнящий” и в особенности “Коняга". Идея и образ сливаются здесь в одно нераздельное целое: сильнейший эффект достигается самыми простыми средствами. Немного найдется в нашей литературе таких картин русской природы и русской жизни, какие раскинуты в “Коняге". После Некрасова ни у кого не слышалось таких стонов душевной муки, вырываемых зрелищем нескончаемого труда над нескончаемой задачей. Великим художником является С. и в “Господах Головлевых". Члены Головлевской семьи, этого уродливого продукта крепостной эпохи - не сумасшедшие в полном смысле слова, но поврежденные совокупным действием физиологических и общественных условий. Внутренняя жизнь этих несчастных, исковерканных людей изображена с такой рельефностью, какой редко достигает и наша, и западноевропейская литература. Это особенно заметно при сравнении картин аналогичных по сюжету - например картин пьянства у С. (Степан Головлев) и у Зола (Купо, в “Assommoir"). Последняя написана наблюдателем-протоколистом, первая - психологом-художником. У С. нет ни клинических терминов, ни стенографически записанного бреда, ни подробно воспроизведенных галлюцинаций; но с помощью нескольких лучей света, брошенных в глубокую тьму, перед нами восстает последняя, отчаянная вспышка бесплодно погибшей жизни. В пьянице, почти дошедшем до животного отупения, мы узнаем человека. Еще ярче обрисована Арина Петровна Головлева - и в этой черствой, скаредной старухе С. также нашел человеческие черты, внушающие сострадание. Он открывает их даже в самом “Иудушке” (Порфирии Головлеве) - этом “лицемере чисто русского пошиба, лишенном всякого нравственного мерила и не знающем иной истины, кроме той, которая значится в азбучных прописях". Никого не любя, ничего не уважая, заменяя отсутствующее содержание жизни массой мелочей, Иудушка мог быть спокоен и по-своему счастлив, пока вокруг него, не прерываясь ни на минуту, шла придуманная им самим суматоха. Внезапная ее остановка должна была разбудить его от сна наяву, подобно тому, как просыпается мельник, когда перестают двигаться мельничные колеса. Однажды очнувшись, Порфирий Головлев должен был почувствовать страшную пустоту, должен был услышать голоса, заглушавшиеся до тех пор шумом искусственного водоворота. Совесть есть и у Иудушек; по выражению С., она может быть только “загнана и позабыта", может только устранить, до поры до времени, “ту деятельную чуткость, которая обязательно напоминает человеку о ее существовании". В изображении кризиса, переживаемого Иудушкой и ведущего его к смерти, нет, поэтому ни одной фальшивой ноты, и вся фигура Иудушки принадлежит к числу самых крупных созданий С. Рядом с “Господами Головлевыми” должна быть поставлена “Пошехонская Старина” - удивительно яркая картина тех основ, на которых держался общественный строй крепостной России. С. не примирен с прошедшим, но и не озлоблен против него; он одинаково избегает и розовой, и безусловно - черной краски. Ничего не скрашивая и не скрывая, он ничего не извращает - и впечатление получается тем более сильное, чем живее чувствуется близость к истине. Если на всем и на всех лежит печать чего-то удручающего, принижающего и властителей, и подвластных, то ведь именно такова и была деревенская дореформенная Россия. Может быть, где-нибудь и разыгрывались идиллии в роде той, которую мы видим в “Сне” Обломова; но на одну Обломовку сколько приходилось Малиновцев и Овсецовых, изображенных Салтыковым? Подрывая раз навсегда возможность идеализации крепостного быта, “Пошехонская Старина” дает, вместе с тем, целую галерею портретов, нарисованных рукой истинного художника. Особенно разнообразны типы, взятые С. из крепостной массы. Смирение, например, по необходимости было тогда качеством весьма распространенным; но пассивное, тупое смирение Конона не походит ни на мечтательное смирение Сатира-скитальца, стоящего на рубеже между юродивым и раскольником-протестантом, ни на воинственное смирение Аннушки, мирящейся с рабством, но отнюдь не с рабовладельцами. Избавление и Сатир, и Аннушка видят только в смерти - и это значение она имела тогда для миллионов людей. “Пускай вериги рабства” - восклицает С., изображая простую, теплую веру простого человека, - “с каждым часом вс е глубже и глубже впиваются в его изможденное тело - он верит, что злосчастие его не бессрочно и что наступит минута, когда правда осияет его, наравне с другими алчущими и жаждущими. Да! колдовство рушится, цепи рабства падут, явится свет, которого не победит тьма". Смерть, освободившая его предков, “придет и к нему, верующему сыну веровавших отцов, и, свободному, даст крылья, чтобы лететь в царство свободы, навстречу свободным отцам"! Не менее поразительна та страница “Пошехонской Старины", где Никанор Затрапезный, устами которого на этот раз несомненно говорит сам С., описывает действие, произведенное на него чтением Евангелия. “Униженные и оскорбленные встали передо мной осиянные светом, и громко вопияли против прирожденной несправедливости, которая ничего не дала им, кроме оков". В “поруганном образе раба” С. признал образ человека. Протест против “крепостных цепей", воспитанный впечатлениями детства, с течением времени обратился у С., как и у Некрасова, в протест против всяких “иных” цепей, “придуманных взамен крепостных"; заступничество за раба перешло в заступничество за человека и гражданина. Негодуя против “улицы” и “толпы", С. никогда не отожествлял их с народной массой и всегда стоял на стороне “человека питающегося лебедой” и “мальчика без штанов". Основываясь на нескольких вкривь и вкось истолкованных отрывках из разных сочинений С., его враги старались приписать ему высокомерное, презрительное отношение к народу; “Пошехонская Старина” уничтожила возможность подобных обвинений. Немного, вообще, найдется писателей, которых ненавидели бы так сильно и так упорно, как Салтыкова. Эта ненависть пережила его самого; ею проникнуты даже некрологи, посвященные ему в некоторых органах печати. Союзником злобы являлось непонимание. Салтыкова называли “сказочником", его произведения фантазиями, вырождающимися порой в “чудесный фарс” и не имеющими ничего общего с действительностью. Его низводили на степень фельетониста, забавника, карикатуриста, видела в его сатире “некоторого рода ноздревщину и хлестаковщину, с большой прибавкой Собакевича". С. как-то назвал свою манеру писать “рабьей"; это слово было подхвачено его противниками - и они уверяли, что благодаря “рабьему языку” сатирик мог болтать сколько угодно и о чем угодно, возбуждая не негодование, а смех, потешая даже тех, против кого направлены его удары. Идеалов, положительных стремлений у С., по мнению его противников, не было: он занимался только “оплеванием", “перетасовывая и пережевывая” небольшое количество всем наскучивших тем. В основании подобных взглядов лежит, в лучшем случае, ряд явных недоразумений. Элемент фантастичности, часто встречающийся у С., нисколько не уничтожает реальности его сатиры. Сквозь преувеличения ясно виднеется правда - да и самые преувеличения оказываются иногда ничем другим, как предугадываньем будущего. Многое из того, о чем мечтают, например, прожекторы в “Дневнике Провинциала", несколько лет спустя перешло в действительность. Между тысячами страниц, написанных С., есть, конечно, и такие, к которым применимо название фельетона или карикатуры - но по небольшой и сравнительно неважной части нельзя судить о громадном целом. Встречаются у Салтыкова и резкие, грубые, даже бранные выражения, иногда, быть может, бьющие через край; но вежливости и сдержанности нельзя и требовать от сатиры. В. Гюго не перестал быть поэтом, когда сравнил своего врага с поросенком, щеголяющим в львиной шкуре; Ювенал читается в школах, хотя у него есть неудобопереводимые стихи. Обвинению в цинизме подвергались, в свое время, Вольтер, Гейне, Барбье, П. Л. Курье, Бальзак; понятно, что оно взводилось и на С. Весьма возможно, что при чтении С. смеялись, порой, “помпадуры” или “ташкентцы"; но почему? Потому что многие из читателей этой категории отлично умеют “кивать на Петра", а другие видят только смешную оболочку рассказа, не вникая в его внутренний смысл. Слова С. о “рабьем языке” не следует понимать буквально. Бесспорно, его манера носит на себе следы условий, при которых он писал: у него много вынужденных недомолвок, полуслов, иносказаний - но еще больше можно насчитать случаев, в которых его речь льется громко и свободно или, даже сдержанная, напоминает собой театральный шепот, понятный всем постоянным посетителям театра. Рабий язык, говоря собственными словами С., “нимало не затемняет его намерений"; они совершенно ясны для всякого, кто желает понять их. Его темы бесконечно разнообразны, расширяясь и обновляясь сообразно с требованиями времени. Есть у него, конечно, и повторения, зависящие отчасти от того, что он писал для журналов; но они оправдываются, большей частью, важностью вопросов, к которым он возвращался. Соединительным звеном всех его сочинений служит стремление к идеалу, который он сам (в “Мелочах жизни") резюмирует тремя словами: “свобода, развитие, справедливость". Под концом жизни эта формула кажется ему недостаточной. “Что такое свобода", говорит он, “без участия в благах жизни? Что такое развитие, без ясно намеченной конечной цели? Что такое справедливость, лишенная огня самоотверженности и любви"? На самом деле любовь никогда не была чужда С.: он всегда проповедовал ее “враждебным словом отрицанья". Беспощадно преследуя зло, он внушает снисходительность к людям, в которых оно находит выражение часто помимо их сознания и воли. Он протестует, в “Больном месте", против жестокого девиза: “со всем порвать". Речь о судьбе русской крестьянской женщины, вложенная им в уста сельского учителя ("Сон в летнюю ночь", в “Сборнике"), может быть поставлена, по глубине лиризма, наряду с лучшими страницами Некрасовской поэмы: “Кому на Руси жить хорошо". “Кто видит слезы крестьянки? Кто слышит, как они льются капля по капле? Их видит и слышит только русский крестьянский малютка, но в нем они оживляют нравственное чувство и полагают в его сердце первые семена добра". Эта мысль, очевидно, давно овладела С. В одной из самых ранних и самых лучших его сказок ("Пропала совесть") совесть, которую все тяготятся и от которой все стараются отделаться, говорит своему последнему владельцу: “отыщи ты мне маленькое русское дитя, раствори ты передо мной его сердце чистое и схорони меня в нем: авось он меня, неповинный младенец, приютит и выхолит, авось он меня в меру возраста своего произведет да и в люди потом со мной выйдет - не погнушается… По этому ее слову так и сделалось. Отыскал мещанинишка маленькое русское дитя, и вместе с ним растет в нем и совесть. И будет маленькое дитя большим человеком, и будет в нем большая совесть. И исчезнут тогда все неправды, коварства и насилия, потому что совесть будет не робкая и захочет распоряжаться всем сама". Эти слова, полные не только любви, но и надежды - завет, оставленный С. русскому народу. В высокой степени своеобразны слог и язык С. Каждое выводимое им лицо говорит именно так, как подобает его характеру и положению. Слова Дерунова, например, дышат самоуверенность и важностью, сознанием силы, не привыкшей встречать ни противодействия, ни даже возражений. Его речь - смесь елейных фраз, почерпнутых из церковного обихода, отголосков прежней почтительности перед господами и нестерпимо резких нот доморощенной политико-экономической доктрины. Язык Разуваева относится к языку Дерунова, как первые каллиграфические упражнения школьника к прописям учителя. В словах Феденьки Неугодова можно различить и канцелярский формализм высшего полета, и что-то салонное, и что-то Оффенбаховское. Когда С. говорит от собственного своего лица, оригинальность его манеры чувствуется в расстановке и сочетании слов, в неожиданных сближениях, в быстрых переходах из одного тона в другой. Замечательно уменье Салтыкова приискать подходящую кличку для типа, для общественной группы, для образа действий ("Столп", “Кандидат в столпы", “внутренние Ташкенты", “Ташкентцы приготовительного класса", “Убежище Монрепо", “ожидание поступков” и т. п.). Мало таких нот, мало таких красок, которых нельзя было бы найти у С. Сверкающий юмор, которым полна удивительная беседа мальчика в штанах с мальчиком без штанов, так же свеж и оригинален, как и задушевный лиризм, которым проникнуты последние страницы “Господ Головлевых” и “Больного места". Описаний у С. немного, но и между ними попадаются такие перлы, как картина деревенской осени в “Господах Головлевых” или засыпающего уездного городка в “Благонамеренных речах". Собрание сочинений С. с приложением “Материалов для его биографии", вышло в первый раз (в 9 томах) в год его смерти (1889) и выдержало с тех пор еще два издания. Литература о С. Р., “Литературная деятельность С.” ("Русская Мысль” 1889 г. № 7 - перечень сочинений С.); “Критические статьи", изд. М. Н. Чернышевским (Санкт-Петербург, 1893); О. Миллер, “Русские писатели после Гоголя” (ч. II, Санкт-Петербург, 1890); Писарев, “Цветы невинного юмора (соч. т. IX); Добролюбов, соч. т. II; Н. К. Михайловский, “Критические опыты. II. Щедрин” (Москва, 1890); его же, “Материалы для литературного портрета С.” ("Русская Мысль", 1890 г. № 4); К. Арсеньев, “Критические этюды по русской литературе” (т. I, Санкт-Петербург, 1888); его же, “М. Е. С. Литературный очерк” ("Вестник Европы", 1889 г. № 6); статья В. И. Семевского в “Сборнике Правоведения", т. I; биография Салтыкова, С. Н. Кривенко, в “Биографической библиотеке” Павленкова; А. Н. Пыпин, “М. Е. Салтыков” (Санкт-Петербург, 1899); Михайлов, “Щедрин, как чиновник” (в “Одесском Лис тке"; выдержки в № 213 “Новостей” за 1889 год). Автограф письма С. к С. А. Венгерову, с биографическими сведениями, воспроизведен в сборнике “Путь-дорога", изданном в пользу нуждающихся переселенцев (Санкт-Петербург, 1893). Сочинения С. существуют и в переводах на иностранные языки, хотя своеобразный стиль С. представляет для переводчика чрезвычайные трудности. На немецкий язык переведены “Мелочи жизни” и “Господа Головлевы” (в универсальной библиотеке Реклама), а на французский - “Господа Головлевы” и “Пошехонская старина” (в “Bibliotheque des auteurs etrangers", изд. “Nouvelle Parisienne"). Дата публикации: 10.02.2008 Прочитано: 1501 раз Салтыков-Щедрин M.E. Салтыокв-Щедрин Литературный псевдоним - Щедрин (1826-1889) - прозаик, публицист, критик. Великий русский сатирик Салтыков-Щедрин родился и вырос в богатой помещичьей семье, но в доме была атмосфера скупости, взаимной вражды, лицемерия и бесчеловечности. Учился Салтыков сначала в Московском дворянском институте и как отличный ученик был направлен в Петербург, в Царскосельский лицей. В 1844 году Салтыков окончил лицей и поступил на службу в военное министерство. В своих первых произведениях писатель выступил против социального неравенства. Герою его повести "Запутанное дело" (1848) общественный строй России представлялся в виде огромной пирамиды из людей, в основании которой находятся бедняки, затравленные непосильными тяготами жизни. Николай I нашел в повести "стремление к распространению революционных идей", поэтому в 1848 году молодой писатель был сослан в Вятку, где провел 8 лет. Только после смерти царя, в 1855 году, писатель смог возвратиться в Петербург. В 1857 году вышла новая книга писателя - "Губернские очерки". Произведение было направлено против помещичьего гнета и чиновничьего произвола. В 60-е годы великий сатирик решительно выступил против самодержавия в своей замечательной книге "История одного города" (1869-1870), в которой стремился разрушить веру народа в "доброго царя". В этом произведении Щедрин нарисовал ужасающую картину народного бесправия, горя и нищеты (см. "История одного города"). С 1868 по 1884 года все свои произведения он печатает только на страницах "Отечественных записок". Читатели журнала знакомятся с циклами сатирических рассказов и очерков Салтыкова: "Помпадуры и помпадурши" (1863-1874), "Письма о провинции" (1868), "Признаки времени" (1868), "Господа ташкентцы" (1869-1872), "Благонамеренные речи" (1872-1876), "В среде умеренности и аккуратности" (1874-1877), "Убежище Монрепо" (1878-1879), "Письма к тетеньке" (1881-1882), романами "Господа Головлевы" (1875-1880) и "Современная идиллия" (1877- 1883). Салтыков создает своего рода сатирическую энциклопедию русской жизни. Наибольшей популярностью пользуются сказки Салтыкова-Щедрина. Первые его сказки были напечатаны в 1869 году: "Дикий помещик", "Как один мужик двух генералов прокормил". Сказки - итог многолетних жизненных наблюдений писателя. В них он выступает как защитник народных интересов, выразитель народных идеалов, передовых идей своего времени (см. "Сказки М. Е. Салтыкова-Щедрина"). Среди произведений великого сатирика особое место занимают его романы "Господа Головлевы" (1875-1880) и "Пошехонская старина" (1887-1889). В романе "Господа Головлевы" показаны три поколения семьи Головлевых. Люди этой семьи, непригодные к труду, душевно пустые, ненавидят и боятся друг друга. Идет непрестанная семейная война. Головлевских господ губит сам их склад жизни с сытым бездельем и паразитизмом. Здесь не жалеют ни больных, ни слабых, ни умирающих. (См. "Господа Головлевы"). В романе "Пошехонская старина" писатель нарисовал страшные картины крепостного быта, а в книге "Мелочи жизни" (1886) Щедрин показал трагедию жизни "маленьких", рядовых людей. Многие щедринские сатирические типы пережили и свою эпоху, и своего создателя. Они стали нарицательными, обозначая новые и одновременно имеющие свою давнюю родословную социальные явления русской и мировой жизни. На протяжении всей жизни Салтыков-Щедрин сохранил веру в свой народ, свою историю. "Я люблю Россию до боли сердечной и даже не могу помыслить себя где-либо, кроме России". Дата публикации: 10.02.2008 Прочитано: 1516 раз Всего 172 на 18 страницах по 10 на каждой странице [<<] [ 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | ... | 18 ] [>>] [ Назад | Начало | Наверх ] Реклама Нет содержания для этого блока! Пользователи Добро пожаловать, Гость Регистрация или вход Потеряли пароль? Логин: Пароль: Код: Повторить: Сейчас онлайн Пользователей: 0 Гостей: 1 Всего: 1 Разработка сайта и увеличение посещаемости - WEB-OLIMP