| Реклама
|
|
|
|
К.Р.
К. Р.
Так подписывал свои произведения "августейший поэт" Константин Константинович Романов, внук Николая I, двоюродный дядя Николая II. Из псевдонима не делалось тайны: стихи предварялись портретами и статьями, а автор за свои сочинения удостоился звания почетного академика Императорской Академии наук (которую сам возглавлял на посту президента в течение 20 лет). Скромные инициалы вместо царской фамилии подчеркивали, что занятия поэзией - частное дело государственного человека. Первая книга "Стихотворения К. Р." (1886) в продажу не поступала, была разослана тем, кого поэт считал близким себе по духу (в том числе Фету, Ап. Майкову, Полонскому). Она вызвала стихотворные посвящения и отклики в письмах - восторженные и не вполне объективные. Поверив в свой талант, великий князь стал печатать все, что выходило из-под пера: любовную, пейзажную лирику (в ней он подражал многим - от А. К. Толстого до Некрасова), салонные стихи, переводы из Шекспира, Шиллера, Гёте,- и вскоре занял прочное место в литературе. Мелодичные банальные строфы легко превращались в романсы. Они удержались в вокальном репертуаре, так как музыку к ним писали Чайковский, Рахманинов, Глазунов, Глиэр. Популярной песней стало стихотворение "Умер бедняга в больнице военной". Самое значительное произведение К. Р. - мистерия "Царь Иудейский" (1913) была запрещена к постановке Синодом, не допустившим низведения евангельской истории Страстей Господних на театральные подмостки. По разрешению царя пьеса была поставлена любительским придворным театром, где автор исполнил одну из ролей. Сборники поэта и монографии о его творчестве (К. Р. в них называли хранителем заветов "чистого искусства") открывались программным стихотворением "Я баловень судьбы...". Судьба была до конца благосклонна к своему "баловню": он умер в 1915-м. А через три года в Киеве в театре Корша освобожденному народу была показана драма "Царь Иудейский". В 1918-м вышел и кинофильм с тем же названием, сразу же снятый с экрана "как грубейшая макулатура" - на этот раз запрет исходил от Наркомпроса.
Дата публикации: 10.02.2008
Прочитано: 1088 раз
Крылов И.А.
Родился 2 февраля 1768 г., по преданию - в Москве. Отец его "наукам не учился", служил в драгунском полку, в 1772 г. отличился при защите Яицкого городка от пугачевцев, был председателем магистрата в Твери и умер в 1778 г., оставив вдову с двумя малолетними детьми. Иван Крылов детство провел в разъездах с семьей; грамоте выучился дома (отец его был большой любитель чтения, после него к сыну перешел целый сундук книг); французским языком занимался в семействе состоятельных знакомых. В 1777 г. он был записан в гражданскую службу подканцеляристом калязинского нижнего земского суда, затем тверского магистрата. Эта служба была, по-видимому, только номинальной, и Крылов считался, вероятно, в отпуску до окончания ученья.
Учился Крылов мало, но читал довольно много. По словам современника, он "посещал с особенным удовольствием народные сборища, торговые площади, качели и кулачные бои, где толкался между пестрою толпой, прислушиваясь с жадностью к речам простолюдинов". В конце 1782 г. Крылов поехал в Петербург с матерью, которой удалось определить его на службу в петербургскую казенную палату. В это время большой славой пользовался "Мельник" Аблесимова, под влиянием которого Крылов написал, в 1784 г., оперу "Кофейница"; сюжет ее он взял из "Живописца" Новикова, но значительно изменил его и закончил счастливой развязкой. Крылов отнес свою оперу к книгопродавцу Брейткопфу, который дал за нее автору на 60 рублей книг (Расина, Мольера и Буало), но оперы не напечатал; "Кофейница" увидела свет только в 1868 г. (в юбилейном издании). Предмет сатиры Крылова - не столько продажная кофейница, сколько барыня Новомодова); цель ее - показать, что новомодность и "свободные" воззрения на нравственность не исключают жестокости. В пьесе много прекрасно подобранных народных поговорок, и, несмотря на невыдержанность характеров, она может быть названа явлением для того времени замечательным.
В 1785 г. Крылов написал трагедию "Клеопатра" (она не дошла до нас) и отнес ее на просмотр знаменитому актеру Дмитревскому; Дмитревский поощрил его к дальнейшим трудам, но пьесы на этом виде не одобрил. В 1786 г. Крылов написал трагедию "Филомела", которая ничем, кроме изобилия ужасов и воплей и недостатка действия, не отличается. Немногим лучше написанные Крыловым в то же время комическая опера "Бешеная семья" и комедия "Сочинитель в прихожей"; кроме живости диалога и нескольких народных "словечек", в них нет никаких достоинств. Войдя в близкие сношения с театральным комитетом, Крылов получил даровой билет, поручение перевести с французского оперу: "L'Infante de Zamora" и надежду, что "Бешеная семья" пойдет на театр, так как к ней уже была заказана музыка. В казенной палате Крылов получал тогда 80 - 90 рублей в год, положением своим не был доволен и перешел в Кабинет Ее Величества.
В 1788 г. Крылов лишился матери; на руках его остался младший его брат, Лев, о котором он всю жизнь заботился, как отец о сыне (тот в письмах и называл его обыкновенно "тятенькой"). В 1787 - 1788 годах Крылов написал комедию "Проказники", где вывел на сцену и жестоко осмеял первого драматурга того времени Я.Б. Княжнина (Рифмокрад) и жену его, дочь Сумарокова (Таратора); по свидетельству Греча, педант Тянислов списан с плохого стихотворца П.М. Карабанова. Хотя и в "Проказниках" нет истинного комизма, но карикатура смела, жива и остроумна, а сцены благодушного простака Азбукина с Тянисловом и Рифмокрадом для того времени могли считаться очень забавными. "Проказники" не только поссорили Крылова с Княжниным, но и навлекли на него неудовольствие театральной дирекции.
В 1789 г., в типографии И.Г. Рахманинова, образованного человека, Крылов печатает ежемесячный сатирический журнал: "Почта Духов". Изображение недостатков русского общества облечено здесь в фантастическую форму переписки гномов с волшебником Маликульмульком. Сатира "Почты Духов" и по идеям, и по рельефности служит прямым продолжением журналов начала 1770-х годов (только хлесткие нападки Крылова на Рифмокрада и Таратору и на дирекцию театров вносят новый, личный элемент), но в отношении искусства изображения замечается крупный шаг вперед. По мнению Я.Г. Грота, "Козицкий, Новиков, Эмин были только умными наблюдателями; Крылов является уже возникающим художником". "Почта Духов" выходила только с января по август, так как имела всего 80 подписчиков; в 1802 г. она вышла вторым изданием. В 1790 г. Крылов написал и напечатал оду на заключение мира со Швецией, произведение слабое, но все же показывающее в авторе будущего художника слова.
Выйдя в отставку, Крылов в 1791 г. становится владельцем типографии и с января 1792 г. начинает печатать в ней журнал "Зритель", с очень широкой программой и с явной наклонностью к сатире, в особенности в статьях самого Крылова. Наиболее крупные из этих статей: восточная повесть "Каиб", сказка "Ночи", "Похвальная речь в память моему дедушке", "Речь, говоренная повесою в собрании дураков", "Мысли философа по моде". По этим статьям (в особенности по первой и третьей) видно, как расширяется миросозерцание Крылова, и как зреет его художественный талант; в это время он уже составляет центр литературного кружка, который вступал в полемику с "Московским Журналом" Карамзина. Главным сотрудником Крылова был А.И. Клушин.
"Зритель" имел 170 подписчиков и в 1793 г. превратился в "Санкт-Петербургский Меркурий", издававшийся Крыловым и Клушиным. Так как в это время прекратился "Московский Журнал" Карамзина, то редакторы "Меркурия" мечтали распространить свое издание повсеместно и придали ему более литературный и художественный характер. В "Меркурии" помещены всего две сатирические пьесы Крылова: "Похвальная речь науке убивать время" и "Похвальная речь Ермолафиду, говоренная в собрании молодых писателей". Последняя, осмеивая новое направление в литературе (под Ермолафидом, то есть человеком, который несет ермолафию или чепуху, подразумевается преимущественно Карамзин), служит выражением тогдашних литературных взглядов Крылова. Этот самородок сурово упрекает карамзинистов за недостаточную подготовку, за презрение к правилам и за стремление к простонародности (к лаптям, зипунам и шапкам с заломом). Очевидно, годы его журнальной деятельности были для Крылова учебными годами, и это позднее ученье внесло разлад в его вкусы, послуживший, вероятно, причиной временного прекращения его литературной деятельности.
Чаще всего Крылов фигурирует в "Меркурии" как лирик и подражатель более простых и игривых стихотворений Державина; он выказывает более ума и трезвости мысли, нежели вдохновения и чувства (особенно в этом отношении характерно "Письмо о пользе желаний", оставшееся, впрочем, не напечатанным). "Меркурий" просуществовал всего один год и не имел особого успеха. В конце 1793 г. Крылов уехал из Петербурга, и чем он был занят в 1794 - 1796 гг., нам неизвестно.
В 1797 г. он встретился в Москве с князем С.Ф. Голицыным и уехал к нему в деревню, в качестве учителя детей, секретаря и т. п. - во всяком случае не в роли дармоеда-приживальщика. В это время Крылов обладал уже широким и разносторонним образованием, хорошо играл на скрипке, знал по-итальянски и оказался способным и полезным преподавателем языка и словесности (см. "Воспоминания" Ф.Ф. Вигеля ). Для домашнего спектакля в доме Голицына он написал шутотрагедию "Трумф, или Подщипа" (напечатанную сперва за границей, потом в "Русской Старине" 1871 г., книга III), грубоватую, но не лишенную соли и жизненности пародию на ложноклассическую драму, и через нее навсегда покончил с собственным стремлением извлекать слезы зрителей.
В 1801 г. князь Голицын был назначен рижским генерал-губернатором, и Крылов определился к нему секретарем. В том же или в следующем году он написал пьесу "Пирог" (напечатанную в VI т. "Сборника Академии Наук"; представлена в первый раз в Петербурге в 1802 г.), легкую комедию интриги, в которой в лице Ужимы мимоходом задет антипатичный автору сентиментализм. Несмотря на дружеские отношения с своим начальником, Крылов в 1803 г. вновь вышел в отставку. Что делал он следующие два года, мы не знаем; рассказывают, что он вел большую игру в карты, выиграл один раз очень крупную сумму, разъезжал по ярмаркам. В 1805 г. Крылов был в Москве и показал И.И. Дмитриеву свой перевод двух басен Лафонтена: "Дуб и Трость" и "Разборчивая невеста". По словам Лобанова, Дмитриев, прочитав их, сказал Крылову: "это истинный ваш род; наконец, вы нашли его".
Крылов всегда любил Лафонтена (которого называл Фонтеном) и, по преданию, уже в ранней юности испытывал свои силы в переводе басен, а позднее, может быть, и в переделке их; басни и "пословицы" были в то время в моде. Прекрасный знаток простого языка, всегда любивший облекать свою мысль в пластическую форму аполога, сильно наклонный к насмешке и скептицизму, Крылов, действительно, был создан для басни, но все же не сразу остановился на этой форме творчества. В 1806 г. он напечатал только 3 басни; в 1807 г. появляются три его пьесы, из которых две, соответствующие сатирическому направлению таланта Крылова, имели большой успех и на сцене: "Модная лавка" и "Урок дочкам" (сюжет последней свободно заимствован из "Precieuses ridicules" Мольера). Объект сатиры в обеих пьесах один и тот же, в 1807 г. вполне современный - страсть нашего общества ко всему французскому; в первой комедии французомания связана с распутством, во второй доведена до геркулесовых столпов глупости. По живости и силе диалога обе комедии представляют значительный шаг вперед, но характеров нет по-прежнему.
Третья пьеса Крылова: "Илья Богатырь, волшебная опера" написана по заказу А.Л. Нарышкина, директора театров (поставлена в первый раз в 1806 г.); несмотря на массу чепухи, свойственной феериям, она представляет несколько сильных сатирических черт и любопытна как дань романтизму, принесенная таким крайне неромантическим умом. Неизвестно, к какому времени относится неоконченная (в ней всего полтора действия, и герой еще не появлялся на сцену) комедия Крылова в стихах: "Лентяй" (напечатал в VI томе "Сборника Академии Наук"). Она любопытна как попытка создать комедию характера и в то же время слить ее с комедией нравов, так как недостаток, изображаемый в ней с крайней резкостью, имел свои основы в условиях жизни русского дворянства той и позднейшей эпохи. Герой Лентул является талантливым наброском того, что позднее было развито в Тентетникове и Обломове. Без сомнения, Крылов и в самом себе находил порядочную дозу этой слабости и, как многие истинные художники, именно потому и задался целью изобразить ее с возможной силой и глубиной; но всецело отожествлять его с его героем было бы крайне несправедливо: Крылов - сильный и энергичный человек, когда это необходимо.
Успех его пьес был большой; в 1807 г. современники ставили его рядом с Шаховским (см. "Дневник чиновника" С. Жихарева ); пьесы его повторялись очень часто; "Модная Лавка" шла и во дворце (см. Арацов "Летопись русского театра"). Несмотря на это, Крылов решился покинуть театр и последовать совету Дмитриева. В 1808 г. Крылов, снова поступивший на службу (в монетном департаменте), печатает в "Драматическом Вестнике" 17 басен и между ними несколько ("Оракул", "Слон на воеводстве", "Слон и Моська" и др.) вполне оригинальных. В 1809 г. он выпускает первое отдельное издание своих басен, в количестве 23, и этой книжечкой завоевывает себе почетное место в русской литературе.
С этого времени жизнь его - ряд непрерывных успехов и почестей. В 1810 г. он вступает помощником библиотекаря в Императорскую Публичную Библиотеку, под начальство своего прежнего покровителя, А.Н. Оленина; тогда же ему назначается пенсия в 1500 рублей в год, которая впоследствии (1820), "во уважение отличных дарований в российской словесности", удваивается, а еще в позднее (в 1834 г.) увеличивается вчетверо, причем он возвышается в чинах и в должности (с 1816 г. он был библиотекарем); при выходе в отставку (1841) ему, "не в пример другим", назначается в пенсию полное его содержание по библиотеке (11700 рублей ассигнациями).
Уважаемым членом "Беседы любителей русской словесности" Крылов является с самого ее основания; 16 декабря 1811 г. он избран членом Российской Академии, 14 января 1823 г. получил от нее золотую медаль за литературные заслуги, а при преобразовании Российской Академии в отделение русского языка и словесности Академии Наук (1841) был утвержден ординарным академиком (по преданию, император Николай согласился на преобразование с условием, "чтобы Крылов был первым академиком").
2 февраля 1838 г. в Петербурге праздновался 50-летний юбилей его литературной деятельности с такою торжественностью и задушевностью, что подобного литературного торжества нельзя указать раньше Пушкинского праздника 1880 г. в Москве. Скончался 9 ноября 1844 г.
Много сохранилось анекдотов об его удивительном аппетите, неряшестве, лени, любви к пожарам, поразительной силе воли, остроумии, популярности, уклончивой осторожности. Высокого положения в литературе Крылов достиг не сразу. Жуковский, в своей статье "О басне и баснях Крылова", написанной по поводу издания 1809 г., еще сравнивает его с Дмитриевым, не всегда к его выгоде, указывает в его языке "погрешности", "выражения противные вкусу, грубые" и с явным колебанием "позволяет себе" поднимать его кое-где до Лафонтена, как "искусного переводчика" царя баснописцев. Крылов не мог быть в особой претензии на этот приговор, так как из 27 басен, написанных им до тех пор, в 17 он, действительно, "занял у Лафонтена и вымысел, и рассказ"; на этих переводах Крылов как бы набивал себе руку, оттачивал оружие для своей сатиры.
Уже в 1811 г. он выступает с длинным рядом совершенно самостоятельных пьес (из 18 басен 1811 г. документально заимствованных только 3), часто поразительно смелых ("Гуси", "Листы и Корни", "Квартет", "Совет мышей"). Публика тогда же признала в Крылове огромный и вполне самостоятельный талант; собрание его "Новых басен" стало во многих домах любимой книгой, и злостные нападки Каченовского ("Вестник Европы", 1812) гораздо более повредили критику, чем поэту. В год Отечественной войны Крылов становится политическим писателем, именно того направления, которого держалось большинство русского общества. Также ясно политическая идея видна и в баснях двух последующих годов, например "Щука и Кот" (1813) и "Лебедь, Щука и Рак" (1814; здесь выражено недовольство русского общества действиями союзников императора Александра ).
В 1814 г. Крылов написал 24 басни, все до одной оригинальные, и неоднократно читал их при дворе, в кружке императрицы Марии Федоровны. По вычислению Галахова, на последние 25 лет деятельности Крылова падает только 58 басен, тогда как на первые двенадцать - 140. Сличение его рукописей и многочисленных изданий показывает, с какой необыкновенной энергией и внимательностью этот, в других отношениях ленивый и небрежный, человек выправлял и выглаживал первоначальные наброски своих произведений, и без того, по-видимому, очень удачные и глубоко обдуманные. Больше всего он стремился к пластичности и возможной краткости, особенно в конце басни; нравоучения, очень хорошо задуманные и исполненные, он или сокращал, или вовсе выкидывал (чем ослаблял дидактический элемент и усиливал сатирический), доходя, упорным трудом, до острых заключений, которые быстро переходили в пословицы.
Он изгонял из басен все книжные обороты и неопределенные выражения, заменял их народными, картинными и в то же время вполне точными, исправлял постройку стиха и уничтожал так называемые "поэтические вольности". Он достиг своей цели: по силе выражения, по красоте формы, басни Крылова - верх совершенства; но все же нельзя уверять, будто у Крылова нет неправильных ударений и неловких выражений ("Тебе, ни мне туда не влезть" в басне "Два мальчика", "Плоды невежества ужасны таковы" в басне "Безбожники" и др.). Все согласны в том, что в мастерстве рассказа, в рельефности характеров, в тонком юморе, в энергии действия Крылова - истинный художник, талант которого выступает тем ярче, чем скромней отмежеванная им себе область. Басни его в целом - не сухая нравоучительная аллегория, и истинное "зрелище жития человеческого".
Насколько назидательна басня Крылова была для современников и продолжает быть для потомства - об этом мнения не вполне сходны, и для полного выяснения вопроса сделано далеко не все необходимое. Хотя Крылов и считает благотворителем рода человеческого "того, кто главнейшие правила добродетельных поступков предлагает в коротких выражениях", сам он ни в журналах, ни в баснях своих не был дидактиком, а ярким сатириком, и притом не таким, который казнит насмешкой недостатки современного ему общества, в виду идеала, твердо внедрившегося в его душе, а сатириком-скептиком, плохо верящим в возможность исправить людей и стремящимся лишь к уменьшению количества лжи и зла. Когда Крылов, по обязанности моралиста, пытается предложить "главнейшие правила добродетельных поступков", у него это выходит сухо и холодно (см., например, "Водолазы"); но когда ему представляется случай указать на противоречие между идеалом и действительностью, обличить самообольщение и лицемерие, фразу, фальшь, тупое самодовольство, он является истинным мастером.
Поэтому едва ли уместно негодовать на Крылова за то, что он "не выразил своего сочувствия ни к каким открытиям, изобретениям и нововведениям" (Галахов), как неуместно требовать от всех его басен проповеди гуманности и душевного благородства. У него другая задача - казнить зло безжалостным смехом: удары, нанесенные им разнообразным видам подлости и глупости, так метки, что сомневаться в благотворном действии его басен на обширный круг их читателей нельзя.
Важное историко-литературное значение Крылова не подлежит сомнению. Как в век Екатерины рядом с восторженным Державиным был необходим пессимист Фонвизин, так в век Александра был необходим Крылов; действуя в одно время с Карамзиным и Жуковским, он представлял им противовес. Не разделяя археологических стремлений Шишкова, Крылов сознательно примкнул к его кружку и всю жизнь боролся против полусознательного западничества. В баснях он явился первым у нас "истинно народным" (Пушкин ) писателем, и в языке, и в образах (его звери, птицы, рыбы и даже мифологические фигуры - истинно русские люди, каждый с характерными чертами эпохи и общественного положения), и в идеях. Он симпатизирует русскому рабочему человеку, недостатки которого, однако, прекрасно знает и изображает сильно и ясно. Добродушный вол и вечно обиженные овцы у него единственные так называемые положительные типы, а басни: "Листы и Корни", "Мирская сходка", "Волки и Овцы", выдвигают его далеко вперед из среды тогдашних идиллических защитников крепостного права.
Первые монографии о Крылове написаны его приятелями - М.Е. Лобановым ("Жизнь и сочинения Ивана Андреевича Крылова", 1847) и П.А. Плетневым (при полном собрании сочинений Крылова, изданных Ю. Юнгмейстером и Э. Веймаром в 1847 г.); биография Плетнева много раз перепечатывалась. Заметки, материалы и статьи о нем появлялись в исторических и общих журналах (список их см. у Межова "История русской и всеобщей словесности", СПб., 1872, а также у Кеневича и Л. Майкова ). В год столетнего юбилея Крылова вышли "Библиографические и исторические примечания к басням Крылова", В.Ф. Кеневича, и II т. "Истории русской словесности" А.Д. Галахова, где Крылову и его басням посвящено небольшое, но ценное исследование. Серьезная и добросовестная, но далеко не полная работа Кеневича (2-е издание, без дополнений и даже с сокращениями, 1878) вошла как часть в VI т. "Сборника русского языка и словесности Академии Наук" (1869), все статьи которого посвящены Крылову; тогда же появилось несколько монографий в журналах.
Из работ позднейшего времени ценный материал представляет статья Л.Н. Майкова: "Первые шаги И.А. Крылова на литературном поприще" ("Русский Вестник", 1889; перепечатано в "Историко-литературных очерках", СПб., 1895). - Ср. также статью А. Лященко в "Историческом Вестнике" (1894, ¦ 11); А. Кирпичникова в "Почине", В. Перетца в "Ежегоднике Императорских Театров на 1895 г." и ряд статей о Крылове в "Журнале Министерства Народного Просвещения" (1895) Амона, Драганова и Нечаева (последняя вызвала брошюру А. Лященко). А. Кирпичников. Статья Ф.А. Витберга : "Первые басни Крылова" ("Известия II Отделения Академии Наук", 1900, книга 1) установила, что первые басни Крылова появились не в 1806, а в 1788 г., в журнале "Утренние Часы". В 1904 - 1905 годах появилось "Полное собрание сочинений Крылова" в 4 томах, под редакцией В.В. Каллаша, в издании "Просвещения".
Редактор имел доступ к рукописям Крылова и дал его тексты в более полном и точном виде; издание снабжено обширным биографическим очерком, вступительными историко-литературными статьями к отдельным произведениям и группам их, а также обильными примечаниями; оно далеко продвинуло вперед изучение Крылова, но не было свободно от многих промахов, которые и были перечислены в обстоятельных, но излишне придирчивых статьях Л.К. Ильинского ("Известия II Отделения Академии Наук", 1905 и 1907). Позднее В.В. Каллаш продолжал изучение Крылова по рукописям и печатным источникам и опубликовал много ценных материалов: неизданные произведения Крылова (например, оперу "Сонный порошок", переводы из Платона и Плутарха), биографические, литературные и библиографические данные (см. "Известия II Отделения Академии Наук", 1904, 1905, 1906, 1907, 1909 гг., а также "Труды Педагогического Общества при Московском университете", т. II, Москва, 1904). Итогом этих десятилетних изысканий должно явиться новое издание сочинений Крылова, предпринятое В.В. Каллашем в 1914 году. Л.К. Ильинский также продолжал свои изучения Крылова ("О годе рождения Крылова" в "Журнале Министерства Народного Просвещения", 1904, #11; "Шуточные басни Крылова" в "Русской Старине", 1904, #3). Предположения А.Н. Пыпина о сотрудничестве в "Почте Духов" А.Н. Радищева, принятое и другими учеными, опровергнуто П.Е. Щеголевым в его "Исторических Этюдах" (СПб., 1913).
Многое в биографии и творчестве Крылова остается еще темным. Так, например, не исчерпан вопрос о том, совершился ли перелом в общественных взглядах Крылова, и о связях его миросозерцания с консервативными направлениями александровского времени. - Ср. С.А. Венгеров "Источники словаря русских писателей" (т. III, 1914); А. Шалыгин "Русский биографический словарь" (1904); А.И. Кирпичников "Очерки по новой русской литературе" (т. I, издание 2-е, 1903); П. Смирновский "История русской литературы XIX в." (выпуск V, 1902); В.И. Покровский "Иван Андреевич Крылов. Сборник историко-литературных статей" (3-е издание, Москва, 1911). Н. П.
Дата публикации: 10.02.2008
Прочитано: 1694 раз
Крылов И.А.
Крылов Иван Андреевич (1769 - 1844), поэт-баснописец, драматург.
Родился 2 февраля (14 февраля н.с.) в Москве в семье бедного армейского капитана, получившего офицерский чин только после тринадцатилетней солдатской службы. В 1775 отец выходит в отставку, и семья поселяется в Твери.
Образование будущий баснописец получил скудное, но, обладая исключительными способностями, много читая с самого детства, настойчиво и упорно занимаясь самообразованием, он стал одним из самых просвещенных людей своего времени.
После смерти отца семья осталась без всяких средств к существованию, и Крылову с десяти лет пришлось работать писцом в Тверском суде. Мать не сумела добиться пенсии после смерти мужа, и в 1782 было решено ехать в Петербург хлопотать о пенсии. В столице тоже ничего не удалось добиться, но для Крылова нашлось место канцеляриста в Казенной палате. К тому же Петербург открывал перед ним возможность заниматься литературным трудом. На протяжении 1786 - 88 Крылов написал трагедии “Клеопатра” и “Филомела” и комедии “Бешеная семья", “Проказники". Имя молодого драматурга вскоре приобретает известность в театральных и литературных кругах. В 1789 Крылов начал издавать сатирический журнал “Почта духов", продолжавший традиции русской сатирической журналистики. Из-за своего радикального направления журнал смог просуществовать только восемь месяцев, но Крылов не оставил намерения возобновить его. В 1792 он создал новый сатирический журнал “Зритель", сразу ставший популярным из-за злободневности своей тематики. В повести “Каиба” аллегорически представлен произвол и лживый либерализм самодержавного режима, в котором читатель без труда узнавал современную ему Россию. Летом 179/ в типографии был произведен обыск, Крылов попал под надзор полиции, издание журнала пришлось прекратить.
В 1791 - 1801 Крылов отошел от журналистской деятельности, скитался по провинции: побывал в Тамбове, Саратове, Нижнем Новгороде, на Украине. Он не переставал сочинять, но его произведения лишь изредка появлялись в печати.
После смерти Екатерины II ему удалось поступить на службу к князю С.Голицыну в качестве личного секретаря и учителя его детей. В домашнем театре Голицына была поставлена написанная Крыловым в 1800 шутотрагедия “Трумф, или Подщипа” - остроумная и меткая сатира на Павла 1 и царский двор.
В 1801 завершил комедию “Пирог", поставленную в Петербурге и в Москве.
В 1806 возвращается в Петербург, где устанавливает новые литературные связи, пишет комедии “Модная лавка” (1806) и “Урок дочкам” (1807). В 1809 вышла первая книга басен Крылова, в которых он выступал не только как моралист, но обличитель “сильных” мира сего, угнетающих и терзающих народ. Именно басня стала тем жанром, в котором гений Крылова выразился необычайно широко. Девять книг, включающих более 200 басен, составляют басенное наследство Крылова.
В 1812 становится библиотекарем только что открывшейся Публичной библиотеки, где прослужил 30 лет, выйдя в отставку в 1841. Крылов не только оказался хорошим собирателем книг, число которых при нем сильно возросло, но он много работал по составлению библиографических указателей и славянорусского словаря.
9 ноября (21 н.с.) 1844 в возрасте 75 лет Крылов скончался. Похоронен в Петербурге.
Использованы материалы кн.: Русские писатели и поэты. Краткий биографический словарь. Москва, 2000.
2 (15) февраля 1768 - И. А. Крылов родился в Москве в семье армейского офицера, переведенного вскоре в Оренбург, где семья и проживала пока мальчику на исполнилось 8 лет.
1779- смерть отца.
1783 - переезд с матерью в Петербург, служба писцом в казенной палате.
1805 - знакомство с писателем Дмитриевым, который одобрил три басни Лафонтена, переведенные Крыловым.
1809 - отдельным изданием выходят 23 переведенные им басни.
1812- служба в Публичной библиотеке, публикация басен о войне 1812 года - “Волк на псарне” и “Ворона и курица".
1838 - первым из русских писателей удостаивается торжественного чествования 50-летия своей писательской деятельности. По приказу императора выбита специальная медаль в его часть.
9 (22) ноября 1844 - И. А. Крылов скончался и с большими почестями погребен в Александро-Невской лавре.
Дата публикации: 10.02.2008
Прочитано: 1598 раз
Крылов И.А.
Крылов Иван Андреевич
(1769-1844), русский писатель, баснописец, академик Петербургской АН (1841). Издавал сатирические журналы "Почта духов" (1789) и другие. Писал трагедии и комедии, оперные либретто. В 1809-43 создал более 200 басен, проникнутых демократическим духом, отличающихся сатирической остротой, ярким и метким языком. В них обличались общественные и человеческие пороки. Н. В. Гоголь назвал басни Крылова "... книгой мудрости самого народа".
Дата публикации: 10.02.2008
Прочитано: 1144 раз
Короленко В.Г.
Короленко Владимир Галактионович
(1853-1922) - прозаик, публицист.
Родился Короленко в семье уездного судьи, начал учиться в польском пансионе, затем в Житомирской гимназии, а заканчивал Ровенскую реальную гимназию.
В 1871 году окончил ее с серебряной медалью и поступил в Петербургский технологический институт. Но нужда вынудила Короленко оставить учение и перейти на положение "интеллигентного пролетария". В 1874 году он переезжает в
Москву и поступает в Петровскую земледельческую и лесную (ныне Тимирязевскую) академию. В 1876 году был исключен из гимназии на год и выслан в ссылку, которую затем заменили поднадзорным "жительством" в Кронштадте. В восстановлении в Петровской академии Короленко было отказано, и в 1877 году в третий раз он становится студентом - Петербургского горного института.
В 1879 году по доносу агента царской жандармерии Короленко был арестован. На протяжении последующих шести лет он был в тюрьмах, на этапах, в ссылках. В этом же году в петербургском журнале появился рассказ Короленко "Эпизоды из жизни искателя". Находясь в Вышневолоцкой политической тюрьме, он пишет рассказ "Чудная" (рукопись распространилась в списках, без ведома автора рассказ был напечатан в 1893 году в Лондоне, в России - лишь в 1905 году под заглавием "Командировка").
С 1885 года Короленко было разрешено поселиться в Нижнем Новгороде. Следующие одиннадцать лет были периодом расцвета его творчества, активной общественной деятельности. С 1885 года в столичных журналах регулярно публикуются рассказы и очерки, созданные или напечатанные в ссылке: "Сон Макара", "В дурном обществе", "Лес шумит", "Соколинец" и др. Собранные воедино в 1886 году, они составили книгу "Очерки и рассказы". В том же году Короленко работал над повестью "Слепой музыкант", выдержавшей при жизни автора пятнадцать изданий.
Рассказы составили две группы, связанные с источниками тем и образов: украинские и сибирские. Еще один источник впечатлений, отразившийся в ряде произведений Короленко, - Волга и Приволжский край. Волга для него - "колыбель русского романтизма", ее берега еще помнят походы Разина и Пугачева, раздумьями о судьбе русского народа наполнены "волжские" рассказы и путевые очерки: "За иконой", "На затмении" (оба - 1887), "В облачный день" (1890), "Река играет" (1891), "Художник Алымов" (1896) и др. В 1889 году выходит вторая книга "Очерков и рассказов".
В 1883 году Короленко уезжает в путешествие по Америке, результатом которого явился рассказ, а по сути целый роман о жизни украинца-эмигранта в Америке "Без языка" (1895).
Короленко считал себя писателем-беллетристом "только наполовину", другой половиной его работы была публицистика, тесно связанная с его многогранной общественной деятельностью. К середине 80-х годов Короленко публикует десятки корреспонденции и статей. Из его публикаций в газете "Русские ведомости" составилась книга.
"В голодный год" (1893), в ней потрясающая картина народного бедствия связывается с нищетой и крепостной зависимостью, в которой продолжала оставаться русская деревня.
По состоянию здоровья Короленко переселяется в Полтаву (после того, как Российская Академия наук в 1900 году избирает его почетным членом). Здесь он завершает цикл сибирских рассказов ("Государевы ямщики", "Мороз", "Феодалы", "Последний луч"), пишет рассказ "Не страшное".
В 1903 году выходит третья книга "Очерков и рассказов". С 1905 года началась продолжавшаяся до смерти Короленко работа над многотомной "Историей моего современника".
После поражения первой русской революции 1905 года он выступает против "дикой оргии" смертных казней и карательных экспедиций (очерки "Бытовое явление" (1910), "Черты военного правосудия" (1910), "В успокоенной деревне" (1911), против шовинистической травли и клеветы ("Дело Бейлиса" (1913).
Выехав накануне первой мировой войны для лечения за границу, Короленко смог вернуться в Россию лишь в 1915 году. После Февральской революции он выпускает брошюру "Падение царской власти".
Борясь с прогрессирующей болезнью сердца, Короленко продолжает работу над "Историей моего современника", очерками "Земли! Земли!", организует сбор продовольствия для детей Москвы и Петрограда, основывает колонии для сирот и беспризорных, избирается почетным председателем Лиги спасения детей, Всероссийского комитета помощи голодающим. Смерть писателя наступила от рецидива воспаления мозга.
Одна из главных тем художественного творчества Короленко - путь к "настоящему народу". Раздумья о народе, поиски ответа на загадку русского народа, так много определившие в человеческой и писательской судьбе Короленко, тесно связаны с вопросом, который проходит через многие его произведения. "Для чего, в сущности, создан человек?" - так поставлен вопрос в рассказе "Парадокс". "Человек рожден для счастья, как птица для полета", - отвечает в этом рассказе существо, исковерканное судьбой.
Как бы ни была враждебна жизнь, "все-таки впереди - огни!" - писал Короленко в стихотворении в прозе "Огоньки" (1900). Но оптимизм Короленко не бездумный, не закрывающий глаза на реальность. "Человек создан для счастья, только счастье не всегда создано для него". Так Короленко утверждает свое понимание счастья.
Короленко - реалист, которого всегда привлекал романтизм в жизни, размышляющий о судьбах романтического, высокого в суровой, совсем не романтической действительности. У него много героев, чей духовный накал, самосжигающая беззаветность приподнимают их над тупой, сонной действительностью, служат напоминанием о "высшей красоте человеческого духа".
"... Открыть значение личности на почве знания массы", - так формулировал задачу литературы Короленко еще в 1887 году. Это требование, осуществленное в творчестве самого Короленко, связывает его с литературой последующей эпохи, отразившей пробуждение и деятельность масс.
Дата публикации: 10.02.2008
Прочитано: 2087 раз
Корнилов Б.П.
Корнилов Борис Петрович (1907 - 1938), поэт.
Родился 16 июля (29 н.с.) в селе Покровском Нижегородской губернии в семье сельского учителя. Детские и юношеские годы прошли в селе Дьяково, затем семья в 1922 перебирается в город Семенов. Начинает писать стихи, к чему в семье относятся очень серьезно.
Став одним из первых в Семенове пионеров, затем пионерским и комсомольским активистом, Корнилов начинает писать статьи в стенгазеты, сотрудничать с местным молодежным театром “Синяя блуза". Скоро его стихи были напечатаны в нижегородской газете. Это решает его судьбу: летом 1925 Корнилов обращается в райком комсомола с просьбой “об откомандировании его в институт журналистики или в какую-нибудь литературную школу". В конце 1925 уезжает в Ленинград.
В группе В.Саянова, который работает с пролетарской и студенческой молодежью, “провинциальные стихи” Корнилова вызывают восхищение. Начинается его стремительное восхождение к литературному Олимпу. Молодежные издания охотно публикуют его стихи. Через год его называют самым талантливым поэтом литгруппы “Смена". В.Саянов собственноручно редактирует первый сборник стихов Корнилова - “Молодость". Но сам поэт своей “первой книгой” назовет сборник стихов 1931. В том же году выходит второй сборник “Все мои приятели". Становится профессиональным поэтом: участвует в писательских бригадах (Азербайджан, 1932), литературных совещаниях (в Москве, Минске).
В 1932 он решается написать о ликвидации кулачества, и его немедленно обвиняют в “яростной кулацкой пропаганде". Появление поэмы “Триполье” (1933), посвященной памяти комсомольцев, убитых в кулацком восстании, спасает его.
Успех “Песни о встречном” (1932), самого популярного произведения Корнилова, окрыляет его, и он начинает писать массовые песни - “Песню революционных казаков", “Октябрьскую", “Интернациональную", песню физкультурников, песню комсомольцев-краснофлотцев.
В августе 1934 на съезде писателей автора “Триполья” объявляют надеждой советской лирики. В течение следующего года его стихи появляются в “Известиях” почти каждую неделю: он писал много и легко. В 1935 пишет поэму “Моя Африка", заслужившую высокую оценку Ромена Роллана. Однако произведения, появившиеся позже ("Последний день Кирова", “Начало земли", “Самсон"), говорили о кризисе. Он старался поспеть за временем, но не поспевал ни в поэзии, ни в жизни (пьянство и дебоши сделались его проклятьем). В 1936 его исключили из Союза писателей.
После убийства Кирова в Ленинграде шла энергичная работа по чистке от “враждебных” элементов. В 1937 он был арестован. Погиб 21 ноября 1938. Посмертно реабилитирован.
Дата публикации: 10.02.2008
Прочитано: 1146 раз
Кольцов А.В.
Кольцов Алексей Васильевич
(1809-42), русский поэт. Стихи о деревенской жизни, радости труда и общения с природой ("Не шуми ты, рожь", 1831; "Песня пахаря", 1831; "Косарь", 1836) близки по своей поэтике народным песням; многие положены на музыку. Стихотворение "Лес" (1837) посвящено памяти А. С. Пушкина.
Дата публикации: 10.02.2008
Прочитано: 1197 раз
Карамзин Н.М.
КАРАМЗИН Николай Михайлович (1766-1826), российский историк, писатель, почетный член Российской АН (1818). Создатель «Истории государства Российского» (т. 1-12, 1816-29), одного из значительных трудов в Российской историографии. Основоположник русского сентиментализма («Письма русского путешественника», «Бедная Лиза» и др.). Редактор «Московского журнала» (1791-92) и «Вестника Европы» (1802-03). * * * КАРАМЗИН Николай Михайлович [1 (12) декабря 1766, село Михайловка (Преображенское) Бузулукского уезда Симбирской губернии (по другим данным — село Богородское Симбирского уезда Симбирской губернии) — 22 мая (3 июня) 1826, Петербург, Таврический дворец], российский историк, писатель, реформатор русского языка; журналист и издатель. Детство, учение, окружение Родился в семье помещика среднего достатка Симбирской губернии М. Е. Карамзина. Рано потерял мать. С самого раннего детства начал читать книги из библиотеки своей матери, французские романы, «Римскую историю» Ш. Роллена, сочинения Ф. Эмина и др. Получив первоначальное образование дома, учился в дворянском пансионе в Симбирске, затем — в одном из лучших частных пансионов профессора Московского университета И. М. Шадена, где в 1779-1880 изучал языки; слушал также лекции в Московском университете. В 1781 начал службу в Преображенском полку в Петербурге, где подружился с А. И. и И. И. Дмитриевыми. Это — время не только напряженных интеллектуальных занятий, но и удовольствий светской жизни. После смерти отца Карамзин вышел в отставку в 1784 поручиком и более никогда не служил, что воспринималось в тогдашнем обществе как вызов. После недолгого пребывания в Симбирске, где он вступил в масонскую ложу, Карамзин переехал в Москву и был введен в круг Н. И. Новикова, поселился в доме, принадлежавшем новиковскому Дружескому ученому обществу (1785). 1785-1789 — годы общения с Новиковым, в это же время он также сблизился с семьей Плещеевых, а с Н. И. Плещеевой его долгие годы связывала нежная платоническая дружба. Карамзин издает свои первые переводы и оригинальные сочинения, в которых отчетливо виден интерес к европейской и русской истории. Карамзин — автор и один из издателей первого детского журнала «Детское чтение для сердца и разума» (1787-1789), основанного Новиковым. Чувство благодарности и глубокого уважения к Новикову Карамзин сохранит на всю жизнь, выступая в последующие годы в его защиту. Европейское путешествие, литературная и издательская деятельность Карамзин не был расположен к мистической стороне масонства, оставаясь сторонником его деятельно-просветительского направления. Возможно, охлаждение к масонству стало одной из причин отъезда Карамзина в Европу, в которой он провел более года (1789-90), посетив Германию, Швейцарию, Францию и Англию, где он встречался и беседовал (кроме влиятельных масонов) с европейскими «властителями умов»: И. Кантом, И. Г. Гердером, Ш. Бонне, И. К. Лафатером, Ж. Ф. Мармонтелем и др., посещал музеи, театры, светские салоны. В Париже он слушал в Национальном собрании О. Г. Мирабо, М. Робеспьера и др., видел многих выдающихся политических деятелей и со многими был знаком. Видимо, революционный Париж показал Карамзину, насколько сильно на человека может воздействовать слово: печатное, когда парижане с живейшим интересом читали памфлеты и листовки, газеты; устное, когда выступали революционные ораторы и возникала полемика (опыт, которого нельзя было приобрести в России). Об английском парламентаризме Карамзин был не слишком восторженного мнения (возможно, идя по стопам Руссо), но очень высоко ставил тот уровень цивилизованности, на котором находилось английское общество в целом. «Московский журнал» и «Вестник Европы» Вернувшись в Москву, Карамзин начал издавать «Московский журнал», в котором опубликовал повесть «Бедная Лиза» (1792), имевшую необыкновенный успех у читателей, затем «Письма русского путешественника» (1791-92), поставившие Карамзина в ряд первых русских литераторов. В этих произведениях, а также в литературно-критических статьях выражалась эстетическая программа сентиментализма с его интересом к человеку независимо от сословной принадлежности, его чувствам и переживаниям. В 1890-е годы возрастает его интерес к истории России; он знакомится с историческими сочинениями, основными опубликованными источниками: летописными памятниками, записками иностранцев и т. п. Откликом Карамзина на переворот 11 марта 1801 года и восшествие на престол Александра I стало воспринимавшееся как собрание примеров молодому монарху «Историческое похвальное слово Екатерине Второй» (1802), где Карамзин выразил свои взгляды о существе монархии в России и обязанностях монарха и его подданных. Интерес к истории мировой и отечественной, древней и новой, событиям сегодняшнего дня превалирует в публикациях первого в России общественно-политического и литературно-художественного журнала «Вестник Европы», издававшегося Карамзиным в 1802-03. Он опубликовал здесь и несколько сочинений по русской средневековой истории («Марфа Посадница, или Покорение Новагорода», «Известие о Марфе Посаднице, взятое из жития св. Зосимы», «Путешествие вокруг Москвы», «Исторические воспоминания и замечания на пути к Троице» и др.), свидетельствующих о замысле масштабного исторического труда, а читателям журнала предлагались отдельные его сюжеты, что позволяло изучать читательское восприятие, совершенствовать приемы и методы исследования, которые затем будут использованы в «Истории государства Российского». Исторические труды В 1801 Карамзин женился на Е. И. Протасовой, умершей через год. Вторым браком Карамзин был женат на сводной сестре П. А. Вяземского, Е. А. Колывановой (1804), с которой прожил счастливо до конца дней, найдя в ней не только преданную жену и заботливую мать, но и друга и помощника в исторических занятиях. В октябре 1803 Карамзин добился от Александра I назначения историографом с пенсией в 2000 руб. для сочинения российской истории. Для него были открыты библиотеки и архивы. До последнего дня жизни Карамзин был занят писанием «Истории государства Российского», оказавшей значительное влияние на русскую историческую науку и литературу, позволяющей видеть в ней одно из заметных культурно-формирующих явлений не только всего 19 в., но и 20. Начав с древнейших времен и первых упоминаний о славянах, Карамзин успел довести «Историю» до Смутного времени. Это составило 12 томов текста высоких литературных достоинств, сопровождавшихся более чем 6 тыс. исторических примечаний, в которых были опубликованы и проанализированы исторические источники, сочинения европейских и отечественных авторов. При жизни Карамзина «История» успела выйти двумя изданиями. Три тысячи экземпляров первых 8 томов первого издания были раскуплены меньше чем за месяц — «пример единственный в нашей земле», по словам Пушкина. После 1818 Карамзин опубликовал 9-11 тома, последний, 12 том вышел уже после смерти историографа. «История» несколько раз издавалась в 19 в., а в конце 1980—1990-х годов вышло более десяти современных изданий. Взгляд Карамзина на обустройство России В 1811 по просьбе великой княгини Екатерины Павловны Карамзин написал записку «О древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях», в которой изложил свои представления об идеальном устройстве Российского государства и подверг резкой критике политику Александра I и его ближайших предшественников: Павла I, Екатерину II и Петра I. В 19 в. эта записка не была ни разу опубликована полностью и расходилось в рукописных списках. В советское время она воспринималась как реакция крайне консервативного дворянства на реформы М. М. Сперанского, однако при первой полной публикации записки в 1988 Ю. М. Лотман вскрыл ее более глубокое содержание. Карамзин в этом документе выступил с критикой неподготовленных реформ бюрократического характера, проводимых сверху. Записка остается в творчестве Карамзина самым полным выражением его политических взглядов. Карамзин тяжело пережил кончину Александра I и особенно восстание декабристов, которому был свидетелем. Это отняло последние жизненные силы, и медленно угасавший историограф скончался в мае 1826. Карамзин являет собой едва ли не единственный в истории отечественной культуры пример человека, о котором у современников и потомков не осталось каких-либо двусмысленных воспоминаний. Уже при жизни историограф воспринимался как высочайший нравственный авторитет; это отношение к нему остается неизменным до сих пор.
Дата публикации: 10.02.2008
Прочитано: 1315 раз
Карамзин Николай Михайлович (1766-1826)
Карамзин, Николай Михайлович - знаменитый русский литератор, журналист и историк. Родился 1 декабря 1766 г. в Симбирской губернии; вырос в деревне отца, симбирского помещика. Первой духовной пищей 8 - 9-летнего мальчика были старинные романы, развившие в нем природную чувствительность. Уже тогда, подобно герою одной из своих повестей, "он любил грустить, не зная о чем", и "мог часа по два играть воображением и строить замки на воздухе". На 14-м году Карамзин был привезен в Москву и отдан в пансион московского профессора Шадена; он посещал также и университет, в котором можно было научиться тогда "если не наукам, то русской грамоте". Шадену он обязан был практическим знакомством с немецким и французским языками. После окончания занятий у Шадена, Карамзин несколько времени колебался в выборе деятельности. В 1783 г. он пробует поступить на военную службу, куда записан был еще малолетним, но тогда же выходит в отставку и в 1784 г. увлекается светскими успехами в обществе города Симбирска. В конце того же года Карамзин возвращается в Москву и через посредство земляка, И.П. Тургенева, сближается с кружком Новикова . Здесь началось, по словам Дмитриева , "образование Карамзина, не только авторское, но и нравственное". Влияние кружка продолжалось 4 года (1785 - 88). Серьезной работы над собой, которой требовало масонство, и которой так поглощен был ближайший друг Карамзина, Петров , в Карамзине, однако, не заметно. С мая 1789 до сентября 1790 г. он объехал Германию, Швейцарию, Францию и Англию, останавливаясь преимущественно в больших городах, как Берлин, Лейпциг, Женева, Париж, Лондон. Вернувшись в Москву, Карамзин стал издавать "Московский Журнал" (см. ниже), где появились "Письма русского путешественника". "Московский Журнал" прекратился в 1792 г., может быть - не без связи с заключением в крепость Новикова и гонением на масонов. Хотя Карамзин, начиная "Московский Журнал", формально исключил из его программы статьи "теологические и мистические", но после ареста Новикова (и раньше окончательного приговора) он напечатал довольно смелую оду: "К милости" ("Доколе гражданин покойно, без страха может засыпать, и всем твоим подвластным вольно по мыслям жизнь располагать; ...доколе всем даешь свободу и света не темнишь в умах; доколе доверенность к народу видна во всех твоих делах: дотоле будешь свято чтима... спокойствия твоей державы ничто не может возмутить") и едва не попал под следствие по подозрению, что за границу его отправили масоны. Большую часть 1793 - 1795 годов Карамзин провел в деревне и приготовил здесь два сборника под названием "Аглая", изданные осенью 1793 и 1794 годов. В 1795 г. Карамзин ограничивался составлением "смеси" в "Московских Ведомостях". "Потеряв охоту ходить под черными облаками", он пустился в свет и вел довольно рассеянную жизнь. В 1796 г. он издал сборник стихотворений русских поэтов, под названием "Аониды". Через год появилась вторая книжка "Аонид"; затем Карамзин задумал издать нечто в роде хрестоматии по иностранной литературе ("Пантеон иностранной словесности"). К концу 1798 г. Карамзин едва провел свой "Пантеон" через цензуру, запрещавшую печатать Демосфена, Цицерона, Саллюстия и т. п., потому что они были республиканцами. Даже простая перепечатка старых произведений Карамзина встречала затруднения со стороны цензуры. Тридцатилетний Карамзин извиняется перед читателями за пылкость чувств "молодого, неопытного русского путешественника" и пишет одному из приятелей: "всему есть время, и сцены переменяются. Когда цветы на лугах пафосских теряют для нас свежесть, мы перестаем летать зефиром и заключаемся в кабинете для философских мечтаний... Таким образом, скоро бедная муза моя или пойдет совсем в отставку, или... будет перекладывать в стихи Кантову метафизику с Платоновой республикой". Метафизика, однако, была так же чужда умственному складу Карамзина, как и мистицизм. От посланий к Аглае и Хлое он перешел не к философии, а к историческим занятиям. В "Московском Журнале" Карамзин завоевал сочувствие публики в качестве литератора; теперь в "Вестнике Европы" (1802 - 03) он является в роли публициста. Преимущественно публицистический характер носит и составленное Карамзиным в первые месяцы царствования императора Александра I "Историческое похвальное слово императрице Екатерине II". Во время издания журнала Карамзин все более входит во вкус исторических статей. Он получает, при посредстве товарища министра народного просвещения М.Н. Муравьева , титул историографа и 2000 рублей ежегодной пенсии, с тем, чтобы написать полную историю России (31 октября 1803 г.). С 1804 г., прекратив издание "Вестника Европы", Карамзин погрузился исключительно в составление истории. В 1816 г. он издал первые 8 томов "Истории Государства Российского" (в 1818 - 19 годах вышло второе издание их), в 1821 г. - 9 том, в 1824 г. - 10-й и 11-й. В 1826 г. Карамзин умер, не успев дописать 12-го тома, который был издан Д.Н. Блудовым по бумагам, оставшимся после покойного. В течение всех этих 22 лет составление истории было главным занятием Карамзина; защищать и продолжать дело, начатое им в литературе, он предоставил своим литературным друзьям. До издания первых 8 томов Карамзин жил в Москве, откуда выезжал только в Тверь к великой княгине Екатерине Павловне (через нее он передал государю в 1810 г. свою записку "О древней и новой России") и в Нижний, на время занятия Москвы французами. Лето он обыкновенно проводил в Остафьеве, имении князя Андрея Ивановича Вяземского, на дочери которого, Екатерине Андреевне, Карамзин женился в 1804 г. (первая жена Карамзина, Елизавета Ивановна Протасова, умерла в 1802 г.). Последние 10 лет жизни Карамзин провел в Петербурге и сблизился с царской семьей, хотя император Александр I, не любивший критики своих действий, относился к Карамзину сдержанно со времени подачи "Записки", в которой историограф оказался plus royaliste que le roi. В Царском Селе, где Карамзин проводил лето по желанию императриц (Марии Феодоровны и Елизаветы Алексеевны ), он не раз вел с императором Александром откровенные политические беседы, с жаром восставал против намерений государя относительно Польши, "не безмолвствовал о налогах в мирное время, о нелепой губернской системе финансов, о грозных военных поселениях, о странном выборе некоторых важнейших сановников, о министерстве просвещения или затмения, о необходимости уменьшить войско, воюющее только Россию, о мнимом исправлении дорог, столь тягостном для народа, наконец, о необходимости иметь твердые законы, гражданские и государственные". По последнему вопросу государь отвечал, как мог бы он отвечать Сперанскому , что "даст коренные законы России", но на самом деле это мнение Карамзина, как и другие советы противника "либералов" и "сервилистов", Сперанского и Аракчеева , "осталось бесплодно для любезного отечества". Кончина императора Александра потрясла здоровье Карамзина; полубольной, он ежедневно бывал во дворце для беседы с императрицей Марией Феодоровной, от воспоминаний о покойном государе переходя к рассуждениям о задачах будущего царствования. В первые месяцы 1826 г. Карамзин пережил воспаление легких и решился, по совету докторов, ехать весной в Южную Францию и Италию, для чего император Николай дал ему денежные средства и предоставил в его распоряжение фрегат. Но Карамзин был уже слишком слаб для путешествия и 22 мая 1826 г. скончался. Карамзин как историк. Приступая к составлению русской истории без надлежащей исторической подготовки, Карамзин не имел в виду быть исследователем. Он хотел приложить свой литературный талант к готовому материалу: "выбрать, одушевить, раскрасить" и сделать, таким образом, из русской истории "нечто привлекательное, сильное, достойное внимания не только русских, но и иностранцев". Предварительная критическая работа над источниками для Карамзина - только "тяжкая дань, приносимая достоверности": с другой стороны, и общие выводы из исторического рассказа кажутся ему "метафизикой", которая не годится "для изображения действия и характера"; "знание" и "ученость", "Остроумие" и "Глубокомыслие" "в историке не заменяют таланта изображать действия". Перед художественной задачей истории отступает на второй план даже моральная, какую поставил себе покровитель Карамзина, Муравьев; критической историей Карамзин не интересуется, философскую сознательно отстраняет. Но уже предшествовавшее поколение, под влиянием Шлецера , выработало идею критической истории; среди современников Карамзина требования критики были общепризнанными, а следующее поколение выступило с требованием философской истории. С своими взглядами на задачи историка Карамзин остался вне господствующих течений русской историографии и не участвовал в ее последовательном развитии. Страх перед "метафизикой" отдал Карамзина в жертву рутинному представлению о ходе русской истории, сложившемуся в официальной русской историографии, начиная с XVI в. По этому представлению, развитие русской истории находится в зависимости от развития монархической власти. Монархическая власть возвеличила Россию в киевский период; раздел власти между князьями был политической ошибкой, результатом которой явился удельный период русской истории; эта политическая ошибка была исправлена государственной мудростью московских князей - собирателей Руси; вместе с тем исправлены были и ее последствия - раздробление Руси и татарское иго. Не внеся ничего нового в общее понимание русской истории, Карамзин и в разработке подробностей находился в сильной зависимости от своих предшественников. В рассказе о первых веках русской истории Карамзин руководился, главным образом, "Нестором" Шлецера, не вполне, однако, усвоив его критические приемы. Для позднейшего времени главным пособием для Карамзина служила история Щербатова , доведенная почти до того времени, на котором остановилась "История Государства Российского". Щербатов не только помог Карамзину ориентироваться в источниках русской истории, но существенно повлиял и на самое изложение. Конечно, слог "Истории" Карамзина носит на себе печать литературной его манеры, со всеми ее условностями; но в выборе материала, в его расположении, в истолковании фактов Карамзин руководится "Историей" Щербатова, отступая от нее, не к пользе истины, в картинных описаниях "действий" и сентиментально-психологической обрисовке "характеров". Особенности литературной формы "Истории Государства Российского" доставили ей широкое распространение среди читателей и поклонников Карамзина, как литератора. В 25 дней разошлись все 3000 экземпляров первого издания "Истории Государства Российского". Но именно те особенности, которые делали "Историю" превосходной для своего времени популярной книгой, уже тогда лишали ее текст серьезного научного значения. Гораздо важнее для науки того времени были обширные "Примечания" к тексту. Небогатые критическими указаниями, "примечания" эти содержали множество выписок из рукописей, большей частью впервые опубликованных Карамзиным. Некоторые из этих рукописей теперь уже не существуют. В основу своей истории Карамзин положил те материалы Московского архива министерства (тогда коллегии) иностранных дел, которыми уже пользовался Щербатов (особенно духовные и договорные грамоты князей и акты дипломатических сношений с конца XV в.); но он мог воспользоваться ими полнее, благодаря усердной помощи директоров архива, Н.Н. Бантыш-Каменского и А.Ф. Малиновского . Много ценных рукописей дало Синодальное хранилище (тоже известное Щербатову), библиотеки монастырей (Троицкой лавры, Волоколамского монастыря и другие), которыми стали в это время интересоваться, а также частные собрания рукописей Мусина-Пушкина и Румянцева. Особенно много документов Карамзин получил от канцлера Румянцева, собиравшего, через своих многочисленных агентов, исторические материалы в России и за границей, а также от А.И. Тургенева , составившего коллекцию документов папского архива. Обширные выдержки из всего этого материала, к которому надо присоединить найденную самим Карамзиным южную летопись, историограф напечатал в своих "Примечаниях"; но, ограничиваясь ролью художественного рассказчика и оставляя почти вовсе в стороне вопросы внутренней истории, он оставил собранный материал в совершенно неразработанном виде. Все указанные особенности "Истории" Карамзина определили отношение к ней современников. "Историей" восхищались литературные друзья Карамзина и обширная публика читателей-неспециалистов; интеллигентные кружки находили ее отсталой по общим взглядам и тенденциозной; специалисты-исследователи относились к ней недоверчиво, и самое предприятие - писать историю при тогдашнем состоянии науки - считали чересчур рискованным. Уже при жизни Карамзина появились критические разборы его истории, а вскоре после его смерти сделаны были попытки определить его общее значение в историографии. Лелевель указывал на невольное искажение им истины, "через сообщение предшедшему времени - характера настоящего" и вследствие патриотичеких, религиозных и политических увлечений. Арцыбашев показал, в какой мере вредят "истории" литературные приемы Карамзина; Погодин подвел итог всем недостаткам "Истории", а Полевой усмотрел общую причину этих недостатков в том, что "Карамзин есть писатель не нашего времени" и что все его точки зрения, как в литературе, так и в философии, политике и истории, устарели с появлением в России новых влияний европейского романтизма. В 1830-х годах "История" Карамзина делается знаменем официально "русского" направления, и при содействии того же Погодина производится ее научная реабилитация. Осторожные возражения Соловьева (в 1850-х годах) заглушаются юбилейным панегириком Погодина (1866). Карамзин как литератор. "Петр Россам дал тела, Екатерина - душу". Так, известным стихом, определялось взаимное отношение двух творцов новой русской цивилизации. Приблизительно в таком же отношении находятся и создатели новой русской литературы: Ломоносов и Карамзин. Ломоносов приготовил тот материал, из которого образуется литература; Карамзин вдохнул в него живую душу и сделал печатное слово выразителем духовной жизни и отчасти руководителем русского общества. Белинский говорит, что Карамзин создал русскую публику, которой до него не было, создал читателей - а так как без читателей литература немыслима, то смело можно сказать, что литература, в современном значении этого слова, началась у нас с эпохи Карамзина и началась именно благодаря его знаниям, энергии, тонкому вкусу и незаурядному таланту. Карамзин не был поэтом: он лишен творческой фантазии, вкус его односторонен; идеи, которые он проводил не отличаются глубиной и оригинальностью; великим своим значением он более всего обязан своей деятельной любви к литературе и так называемым гуманным наукам. Подготовка Карамзина была широка, но неправильна и лишена солидных основ; по словам Грота, он "более читал, чем учился". Серьезное его развитие начинается под влиянием Дружеского общества. Глубокое религиозное чувство, унаследованное им от матери, филантропические стремления, мечтательная гуманность, платоническая любовь к свободе, равенству и братству с одной стороны и беззаветно-смиренное подчинение властям предержащим - с другой, патриотизм и преклонение перед европейской культурой, высокое уважение к просвещению во всех его видах, но при этом нерасположение к галломании и реакция против скептически-холодного отношения к жизни и против насмешливого неверия, стремление к изучению памятников родной старины - все это или заимствовано Карамзиным от Новикова и его товарищей, или укреплено их воздействием. Пример Новикова показал Карамзину, что и вне государственной службы можно приносить пользу своему отечеству, и начертал для него программу его собственной жизни. Под влиянием А. Петрова и, вероятно, немецкого поэта Ленца, сложились литературные вкусы Карамзина, представлявшие крупный шаг вперед сравнительно со взглядами его старших современников. Исходя из воззрения Руссо на прелести "природного состояния" и на права сердца, Карамзин, вслед за Гердером, от поэзии прежде всего требует искренности, оригинальности и живости. Гомер, Оссиан, Шекспир являются в его глазах величайшими поэтами; так называемая ново-классическая поэзия кажется ему холодной и не трогает его души; Вольтер в его глазах - только "знаменитый софист"; простодушные народные песни возбуждают его симпатию. В "Детском чтении" Карамзин следует принципам той гуманной педагогики, которую ввел в обиход "Эмиль" Руссо, и которая вполне совпадала со взглядами основателей Дружеского общества. В это время постепенно вырабатывается и литературный язык Карамзина, более всего способствовавший великой реформе. В предисловии к переводу Шекспировского "Юлия Цезаря" он еще пишет: "Дух его парил, яко орел, и не мог парения своего измерять", "великие духи" (вместо гении) и т. п. Но Петров смеялся над "долгосложно-протяжнопарящими" славянскими словами, и "Детское чтение" самой целью своей заставляло Карамзина писать языком легким и разговорным и всячески избегать "славянщины" и латинско-немецкой конструкции. Тогда же, или вскоре после отъезда за границу, Карамзин начинает испытывать свои силы в стихотворстве; ему нелегко давалась рифма, и в стихах его совсем не было так называемого парения, но и здесь слог его ясен и прост; он умел находить новые для русской литературы темы и заимствовать у немцев оригинальные и красивые размеры. Его "древняя гишпанская историческая песня": "Граф Гваринос", написанная в 1789 г., - первообраз баллад Жуковского; его "Осень" в свое время поражала необыкновенной простотой и изяществом. Путешествие Карамзина за границу и явившиеся его результатом "Письма русского путешественника" - факт огромной важности в истории русского просвещения. О "Письмах" Буслаев говорит: "многочисленные читатели их нечувствительно воспитывались в идеях европейской цивилизации, как бы созревали вместе с созреванием молодого русского путешественника, учась чувствовать его благородными чувствами, мечтать его прекрасными мечтами". По исчислению Галахова , в письмах из Германии и Швейцарии известия научно-литературного характера занимают четвертую часть, а если из парижских писем исключить науку, искусство и театр, останется значительно менее половины. Карамзин говорит, что письма писаны "как случалось, дорогой, на лоскутках карандашом"; а между тем оказалось, что в них немало литературных заимствований - стало быть, они написаны хотя отчасти "в тишине кабинета". Во всяком случае значительную часть материала Карамзин действительно набирал дорогой и записывал "на лоскутках". Другое противоречие существеннее: каким образом пылкий друг свободы, ученик Руссо, готовый упасть на колени перед Фиеско, может так презрительно отзываться о парижских событиях того времени и не хочет в них видеть ничего, кроме бунта, устроенного партией "хищных волков"? Конечно, воспитанник Дружеского общества не мог относиться с симпатией к открытому восстанию, но, боязливая осторожность также играла здесь немалую роль: известно, как резко изменила Екатерина свое отношение к французской публицистике и к деятельности "Генеральных штатов" после 14 июля. Самая тщательность обработки периодов в апрельском письме 1790 г. свидетельствует, по-видимому, о том, что тирады в восхваление старого порядка во Франции писаны на показ. - Карамзин усердно работал за границей (между прочим, выучился по-английски); его любовь к литературе укрепилась, и немедленно по возвращении на родину он делается журналистом. Его "Московский Журнал" - первый русский литературный журнал, действительно доставлявший удовольствие своим читателям. Здесь были образцы и литературной, и театральной критики, для того времени превосходные, красиво, общепонятно и в высшей степени деликатно изложенные. Вообще Карамзин сумел приспособить нашу словесность к потребностям лучших, т. е. более образованных русских людей, и притом обоего пола: до тех пор дамы не читали русских журналов. В "Московском Журнале" (как и позднее в "Вестнике Европы") Карамзин не имел сотрудников в современном значении этого слова: приятели присылали ему свои стихотворения, иногда очень ценные (в 1791 г. здесь появилось "Видение Мурзы" Державина, в 1792 г. "Модная жена" Дмитриева , знаменитая песня "Стонет сизый голубочек" его же, пьесы Хераскова , Нелединского-Мелецкого и других), но все отделы журнала он должен был наполнять сам; это оказалось возможным только потому, что он из-за границы привез целый портфель, наполненный переводами и подражаниями. В "Московском Журнале" появляются две повести Карамзина: "Бедная Лиза" и "Наталья, боярская дочь", служащие наиболее ярким выражением его сентиментализма. Особенно большой успех имела первая: стихотворцы славили автора или сочиняли элегии к праху бедной Лизы. Явились, конечно, и эпиграммы. Сентиментализм Карамзина исходил из его природных наклонностей и условий его развития, а также из его симпатии к литературной школе, возникшей в то время на Западе. В "Бедной Лизе" автор откровенно заявляет, что он "любит те предметы, которые трогают сердце и заставляют проливать слезы тяжкой скорби". В повести, кроме местности, нет ничего русского; но неясное стремление публики иметь поэзию, сближенную с жизнью, пока удовлетворялось и этим немногим. В "Бедной Лизе" нет и характеров, но много чувства, а главное - она всем тоном рассказа трогала душу и приводила читателей в то настроение, в каком им представлялся автор. Теперь "Бедная Лиза" кажется холодной и фальшивой, но по идее это первое звено той цепи, которая, через романс Пушкина : "Под вечер осенью ненастной", тянется до "Униженных и оскорбленных" Достоевского . Именно с "Бедной Лизы" русская литература принимает то филантропическое направление, о котором говорит Киреевский. Подражатели довели слезливый тон Карамзина до крайности, которой он вовсе не сочувствовал: уже в 1797 г. (в предисловии ко 2-й книге "Аонид") он советует "не говорить беспрестанно о слезах ... сей способ трогать очень не надежен". "Наталья, боярская дочь" важна как первый опыт сентиментальной идеализации нашего прошлого, а в истории развития Карамзина - как первый и робкий шаг будущего автора "Истории Государства Российского". "Московский Журнал" имел успех, по тому времени весьма значительный (уже в первый год у него было 300 "субскрибентов"; впоследствии понадобилось второе его издание), но особенно широкой известности достиг Карамзин в 1794 г., когда он собрал из него все статьи свои и перепечатал в особом сборнике: "Мои безделки" (2-е изд., 1797; 3-е - 1801). С этих пор значение его, как литературного реформатора, вполне ясно: немногочисленные любители словесности признают его лучшим прозаиком, большая публика только его и читает с удовольствием. В России в то время всем мыслящим людям жилось так плохо, что, по выражению Карамзина, "великодушное остервенение против злоупотреблений власти заглушало голос личной осторожности" ("Записка о древней и новой России"). При Павле I Карамзин готов был покинуть литературу и искал душевного отдыха в изучении итальянского языка и в чтении памятников старины. С начала царствования Александра I-го Карамзин, оставаясь по-прежнему литератором, занял беспримерно высокое положение: он стал не только "певцом Александра" в том смысле, как Державин был "певцом Екатерины", но явился влиятельным публицистом, к голосу которого прислушивалось и правительство, и общество. Его "Вестник Европы" - такое же прекрасное для своего времени литературно-художественное издание, как "Московский Журнал", но вместе с тем и орган умеренно-либеральных взглядов. По-прежнему, однако, Карамзину приходится работать почти исключительно в одиночку; чтобы его имя не пестрило в глазах читателей, он принужден изобретать массу псевдонимов. "Вестник Европы" заслужил свое название рядом статей о европейской умственной и политической жизни и массой удачно выбранных переводов (Карамзин выписывал для редакции 12 лучших иностранных журналов). Из художественных произведений Карамзина в "Вестнике Европы" важнее других повесть-автобиография "Рыцарь нашего времени", в которой заметно отражается влияние Жан-Поля Рихтера, и знаменитая историческая повесть "Марфа Посадница". В руководящих статьях журнала Карамзин высказывает "приятные виды, надежды и желания нынешнего времени", разделявшиеся лучшей частью тогдашнего общества. Оказалось, что революция, грозившая поглотить цивилизацию и свободу, принесла им огромную пользу: теперь "государи, вместо того, чтобы осуждать рассудок на безмолвие, склоняют его на свою сторону"; они "чувствуют важность союза" с лучшими умами, уважают общественное мнение и стараются приобрести любовь народную уничтожением злоупотреблений. По отношению к России Карамзин желает образования для всех сословий, и прежде всего грамотности для народа ("учреждение сельских школ несравненно полезнее всех лицеев, будучи истинным народным учреждением, истинным основанием государственного просвещения"); он мечтает о проникновении науки в высшее общество. Вообще для Карамзина "просвещение есть палладиум благонравия", под которым он разумеет проявление в частной и общественной жизни всех лучших сторон человеческой природы и укрощение эгоистических инстинктов. Карамзин пользуется и формой повести для проведения своих идей в общество: в "Моей Исповеди" он обличает нелепое светское воспитание, которое дают аристократии, и несправедливые милости, ей оказываемые. Слабую сторону публицистической деятельности Карамзина составляет его отношение к крепостному праву; он, как говорит Н.И. Тургенев , скользит по этому вопросу (в "Письме сельского жителя" он прямо высказывается против предоставления крестьянам возможности самостоятельно вести свое хозяйство при тогдашних условиях). Отдел критики в "Вестнике Европы" почти не существует; Карамзин теперь далеко не такого высокого мнения о ней, как прежде, он считает ее роскошью для нашей, еще бедной, литературы. Вообще "Вестник Европы" не во всем совпадает с "Русским путешественником". Карамзин далеко не так, как прежде, благоговеет перед Западом и находит, что и человеку, и народу нехорошо вечно оставаться в положении ученика; он придает большое значение национальному самосознанию и отвергает мысль, что "все народное ничто перед человеческим". В это время Шишков начинает против Карамзина и его сторонников литературную войну, которая осмыслила и окончательно закрепила реформу Карамзина в нашем языке и отчасти в самом направлении русской словесности. Карамзин в юности признал своим учителем в литературном слоге Петрова, врага славянщины; в 1801 г. он высказывает убеждение, что только с его времени в русском слоге замечается "приятность, называемая французами elegance". Еще позднее (1803) он так говорит о литературном слоге: "русский кандидат авторства, недовольный книгами, должен закрыть их и слушать вокруг себя разговоры, чтобы совершенно узнать язык. Тут новая беда: в лучших домах говорят у нас более по-французски... Что же остается делать автору? Выдумывать, сочинять выражения, угадывать лучший выбор слов". Шишков восстал против всех нововведений (причем, примеры берет и у неумелых и крайних подражателей Карамзина), резко отделяя литературный язык, с его сильным славянским элементом и тремя стилями, от разговорного. Карамзин не принял вызова, но за него вступили в борьбу Макаров , Каченовский и Дашков , которые и теснили Шишкова, несмотря на поддержку российской академии и на основание в помощь его делу "Беседы любителей российской словесности". Спор можно считать оконченным после основания Арзамаса и вступления Карамзина в академию в 1818 г. В своей вступительной речи он высказал светлую мысль, что "слова не изобретаются академиями; они рождаются вместе с мыслями". По выражению Пушкина, "Карамзин освободил язык от чуждого ига и возвратил ему свободу, обратив его к живым источникам народного слова". Этот живой элемент заключается в краткости периодов, в разговорной конструкции и в большом количестве новых слов (таковы, например, моральный, эстетический, эпоха, сцена, гармония, катастрофа, будущность, влиять на кого или на что, сосредоточить, трогательный, занимательный, промышленность). Работая над историей, Карамзин сознал хорошие стороны языка памятников и сумел ввести в обиход много красивых и сильных выражений. При собирании материала для "Истории" Карамзин оказал огромную услугу изучению древней русской литературы; по словам Срезневского , "о многих из древних памятников Карамзиным сказано первое слово и ни об одном не сказано слова не кстати и без критики". "Слово о Полку Игореве", "Поучение Мономаха" и множество других литературных произведений древней Руси стали известны большой публике только благодаря "Истории Государства Российского". В 1811 г. Карамзин был отвлечен от своего главного труда составлением знаменитой записки "О древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях" (издано вместе с запиской о Польше, в Берлине, в 1861 г.; в 1870 г. - в "Русском Архиве"), которую панегиристы Карамзина считают великим гражданским подвигом, а другие "крайним проявлением его фатализма", сильно склоняющегося к обскурантизму. Барон Корф ("Жизнь Сперанского", 1861) говорит, что эта записка не есть изложение индивидуальных мыслей Карамзина, но "искусная компиляция того, что он слышал вокруг себя". Нельзя не заметить явного противоречия между многими положениями записки и теми гуманными и либеральными мыслями, которые высказывал Карамзин, например, в "Историческом похвальном слове Екатерине" (1802) и других публицистических и литературных своих произведениях. Записка, как и поданное Карамзиным в 1819 г. Александру I "Мнение русского гражданина" о Польше (напечатано в 1862 г. в книге "Неизданные сочинения"; ср. "Русский Архив" 1869), свидетельствуют о некотором гражданском мужестве автора, так как по своему резко-откровенному тону должны были возбудить неудовольствие государя; но смелость Карамзина не могла быть ему поставлена в серьезную вину, так как возражения его основывались на его уважении к абсолютной власти. Мнения о результатах деятельности Карамзина сильно расходились при жизни его (его сторонники еще в 1798 - 1800 гг. считали его великим писателем и помещали в сборники рядом с Ломоносовым и Державиным, а враги даже в 1810 г. уверяли, что он разливает в своих сочинениях "вольнодумческий и якобинский яд" и явно проповедует безбожие и безначалие); не могут они быть приведены к единству и в настоящее время. Пушкин признавал его великим писателем, благородным патриотом, прекрасной душой, брал его себе в пример твердости по отношению к критике, возмущался нападками на его историю и холодностью статей по поводу его смерти. Гоголь говорит о нем в 1846 г.: "Карамзин представляет явление необыкновенное. Вот о ком из наших писателей можно сказать, что он весь исполнил долг, ничего не зарыл в землю и на данные ему пять талантов истинно принес другие пять". Белинский держится как раз противоположного мнения и доказывает, что Карамзин сделал меньше, чем мог. Впрочем, огромное и благодетельное влияние Карамзина на развитие русского языка и литературной формы единодушно признается всеми. Литература: I. Сочинения и письма Карамзина. Более полными и исправными изданиями Карамзина считаются: "Сочинения" (издание 4-е, 1834 - 35 и 5-е, 1848) и "Переводы" (издание 3-е, 1835). "Бедная Лиза" перепечатывалась много раз. Многочисленны переиздания избранных мест из "Писем русского путешественника". Лучшие издания "Истории Государства Российского" - 2-е, Сленина (Санкт-Петербург, 1818 - 29; "Ключ" к нему П. Строева , Москва, 1836) и 5-е, Эйнерлинга (с "Ключом" Строева, Санкт-Петербург, 1842 - 43). Отдельные тома издания в "Дешевой Библиотеке" Суворина (без примечаний). "Письма Карамзина к А.Ф. Малиновскому" (издание "Общества Любителей Российской Словесности" под редакцией М.Н. Лонгинова , 1860). Важнейший из сборников писем Карамзина - к И.И. Дмитриеву, изданный Гротом и Пекарским к юбилею Карамзина в 1866 г.; по тому же поводу вышла и книга М.П. Погодина: "Н.М. Карамзин по его сочинениям, письмам и отзывам современников" (Москва, 1866). Письма к Н.И Кривцову ("Отчет Императорской публичной библиотеки за 1892 г.", приложение); к князю П.А. Вяземскому , 1810 - 1826 годов ("Старина и Новизна", книга I, 1897; ср. "Вестник Европы", 1897, V); к А.И Тургеневу, 1806 - 1826 годов ("Русская Старина", 1899, I - IV); переписка с императором Николаем Павловичем ("Русский Архив", 1906, I). Из бумаг Н.М. Карамзина ("Старина и Новизна", книга II, 1898); "Записка о древней и новой России" (издание под редакцией В.В. Сиповского , Санкт-Петербург, 1914, ср. текст "Записки" в 3-м издании книги А.Н. Пыпина : "Общественное движение при Александре I"). - II. Исследования и статьи о Карамзине: К.Н. Бестужев-Рюмин (в "Русском биографическом словаре" 1897); В.В. Сиповский, "Н.М. Карамзин, автор Писем русского путешественника" (Санкт-Петербург, 1899); Н.П. Барсуков , "Жизнь и труды М.П. Погодина"; Н.Н. Булич , "Очерки по истории русской литературы и просвещения" (2-е издание); его же, "Биографический очерк Карамзина" (1866); Иконников , "Карамзин историк"; П. Милюков , "Главные течения русской исторической мысли" (8-е издание, Санкт-Петербург, 1913); С.Ф. Платонов , "Речь о Карамзине" (Сочинения, том I); "Старина" и "Новизна", книга XIII, 1909 (из дневника княгини Е.Н. Мещерской о последних годах жизни Карамзина); М.Н. Мазаев , "Культ любви" ("Вестник Воспитания", 1901, сентябрь); статьи о языке Карамзина; В. Истомина (в "Русском филологическом Вестнике", 1896, том XXXVI) и Е.Ф. Будде (в "Журнале Министерства Народного Просвещения", 1901, II). - III. Библиография. С.А. Венгеров , "Источники словаря русских писателей" (том II, Санкт-Петербург, 1910). - знаменитый русский литератор, журналист и историк. Родился 1 декабря 1766 г. в Симбирской губернии; вырос в деревне отца, симбирского помещика. Первой духовной пищей 8 - 9-летнего мальчика были старинные романы, развившие в нем природную чувствительность. Уже тогда, подобно герою одной из своих повестей, "он любил грустить, не зная о чем", и "мог часа по два играть воображением и строить замки на воздухе". На 14-м году Карамзин был привезен в Москву и отдан в пансион московского профессора Шадена; он посещал также и университет, в котором можно было научиться тогда "если не наукам, то русской грамоте". Шадену он обязан был практическим знакомством с немецким и французским языками. После окончания занятий у Шадена, Карамзин несколько времени колебался в выборе деятельности. В 1783 г. он пробует поступить на военную службу, куда записан был еще малолетним, но тогда же выходит в отставку и в 1784 г. увлекается светскими успехами в обществе города Симбирска. В конце того же года Карамзин возвращается в Москву и через посредство земляка, И.П. Тургенева, сближается с кружком Новикова . Здесь началось, по словам Дмитриева , "образование Карамзина, не только авторское, но и нравственное". Влияние кружка продолжалось 4 года (1785 - 88). Серьезной работы над собой, которой требовало масонство, и которой так поглощен был ближайший друг Карамзина, Петров , в Карамзине, однако, не заметно. С мая 1789 до сентября 1790 г. он объехал Германию, Швейцарию, Францию и Англию, останавливаясь преимущественно в больших городах, как Берлин, Лейпциг, Женева, Париж, Лондон. Вернувшись в Москву, Карамзин стал издавать "Московский Журнал" (см. ниже), где появились "Письма русского путешественника". "Московский Журнал" прекратился в 1792 г., может быть - не без связи с заключением в крепость Новикова и гонением на масонов. Хотя Карамзин, начиная "Московский Журнал", формально исключил из его программы статьи "теологические и мистические", но после ареста Новикова (и раньше окончательного приговора) он напечатал довольно смелую оду: "К милости" ("Доколе гражданин покойно, без страха может засыпать, и всем твоим подвластным вольно по мыслям жизнь располагать; ...доколе всем даешь свободу и света не темнишь в умах; доколе доверенность к народу видна во всех твоих делах: дотоле будешь свято чтима... спокойствия твоей державы ничто не может возмутить") и едва не попал под следствие по подозрению, что за границу его отправили масоны. Большую часть 1793 - 1795 годов Карамзин провел в деревне и приготовил здесь два сборника под названием "Аглая", изданные осенью 1793 и 1794 годов. В 1795 г. Карамзин ограничивался составлением "смеси" в "Московских Ведомостях". "Потеряв охоту ходить под черными облаками", он пустился в свет и вел довольно рассеянную жизнь. В 1796 г. он издал сборник стихотворений русских поэтов, под названием "Аониды". Через год появилась вторая книжка "Аонид"; затем Карамзин задумал издать нечто в роде хрестоматии по иностранной литературе ("Пантеон иностранной словесности"). К концу 1798 г. Карамзин едва провел свой "Пантеон" через цензуру, запрещавшую печатать Демосфена, Цицерона, Саллюстия и т. п., потому что они были республиканцами. Даже простая перепечатка старых произведений Карамзина встречала затруднения со стороны цензуры. Тридцатилетний Карамзин извиняется перед читателями за пылкость чувств "молодого, неопытного русского путешественника" и пишет одному из приятелей: "всему есть время, и сцены переменяются. Когда цветы на лугах пафосских теряют для нас свежесть, мы перестаем летать зефиром и заключаемся в кабинете для философских мечтаний... Таким образом, скоро бедная муза моя или пойдет совсем в отставку, или... будет перекладывать в стихи Кантову метафизику с Платоновой республикой". Метафизика, однако, была так же чужда умственному складу Карамзина, как и мистицизм. От посланий к Аглае и Хлое он перешел не к философии, а к историческим занятиям. В "Московском Журнале" Карамзин завоевал сочувствие публики в качестве литератора; теперь в "Вестнике Европы" (1802 - 03) он является в роли публициста. Преимущественно публицистический характер носит и составленное Карамзиным в первые месяцы царствования императора Александра I "Историческое похвальное слово императрице Екатерине II". Во время издания журнала Карамзин все более входит во вкус исторических статей. Он получает, при посредстве товарища министра народного просвещения М.Н. Муравьева , титул историографа и 2000 рублей ежегодной пенсии, с тем, чтобы написать полную историю России (31 октября 1803 г.). С 1804 г., прекратив издание "Вестника Европы", Карамзин погрузился исключительно в составление истории. В 1816 г. он издал первые 8 томов "Истории Государства Российского" (в 1818 - 19 годах вышло второе издание их), в 1821 г. - 9 том, в 1824 г. - 10-й и 11-й. В 1826 г. Карамзин умер, не успев дописать 12-го тома, который был издан Д.Н. Блудовым по бумагам, оставшимся после покойного. В течение всех этих 22 лет составление истории было главным занятием Карамзина; защищать и продолжать дело, начатое им в литературе, он предоставил своим литературным друзьям. До издания первых 8 томов Карамзин жил в Москве, откуда выезжал только в Тверь к великой княгине Екатерине Павловне (через нее он передал государю в 1810 г. свою записку "О древней и новой России") и в Нижний, на время занятия Москвы французами. Лето он обыкновенно проводил в Остафьеве, имении князя Андрея Ивановича Вяземского, на дочери которого, Екатерине Андреевне, Карамзин женился в 1804 г. (первая жена Карамзина, Елизавета Ивановна Протасова, умерла в 1802 г.). Последние 10 лет жизни Карамзин провел в Петербурге и сблизился с царской семьей, хотя император Александр I, не любивший критики своих действий, относился к Карамзину сдержанно со времени подачи "Записки", в которой историограф оказался plus royaliste que le roi. В Царском Селе, где Карамзин проводил лето по желанию императриц (Марии Феодоровны и Елизаветы Алексеевны ), он не раз вел с императором Александром откровенные политические беседы, с жаром восставал против намерений государя относительно Польши, "не безмолвствовал о налогах в мирное время, о нелепой губернской системе финансов, о грозных военных поселениях, о странном выборе некоторых важнейших сановников, о министерстве просвещения или затмения, о необходимости уменьшить войско, воюющее только Россию, о мнимом исправлении дорог, столь тягостном для народа, наконец, о необходимости иметь твердые законы, гражданские и государственные". По последнему вопросу государь отвечал, как мог бы он отвечать Сперанскому , что "даст коренные законы России", но на самом деле это мнение Карамзина, как и другие советы противника "либералов" и "сервилистов", Сперанского и Аракчеева , "осталось бесплодно для любезного отечества". Кончина императора Александра потрясла здоровье Карамзина; полубольной, он ежедневно бывал во дворце для беседы с императрицей Марией Феодоровной, от воспоминаний о покойном государе переходя к рассуждениям о задачах будущего царствования. В первые месяцы 1826 г. Карамзин пережил воспаление легких и решился, по совету докторов, ехать весной в Южную Францию и Италию, для чего император Николай дал ему денежные средства и предоставил в его распоряжение фрегат. Но Карамзин был уже слишком слаб для путешествия и 22 мая 1826 г. скончался. Карамзин как историк. Приступая к составлению русской истории без надлежащей исторической подготовки, Карамзин не имел в виду быть исследователем. Он хотел приложить свой литературный талант к готовому материалу: "выбрать, одушевить, раскрасить" и сделать, таким образом, из русской истории "нечто привлекательное, сильное, достойное внимания не только русских, но и иностранцев". Предварительная критическая работа над источниками для Карамзина - только "тяжкая дань, приносимая достоверности": с другой стороны, и общие выводы из исторического рассказа кажутся ему "метафизикой", которая не годится "для изображения действия и характера"; "знание" и "ученость", "Остроумие" и "Глубокомыслие" "в историке не заменяют таланта изображать действия". Перед художественной задачей истории отступает на второй план даже моральная, какую поставил себе покровитель Карамзина, Муравьев; критической историей Карамзин не интересуется, философскую сознательно отстраняет. Но уже предшествовавшее поколение, под влиянием Шлецера , выработало идею критической истории; среди современников Карамзина требования критики были общепризнанными, а следующее поколение выступило с требованием философской истории. С своими взглядами на задачи историка Карамзин остался вне господствующих течений русской историографии и не участвовал в ее последовательном развитии. Страх перед "метафизикой" отдал Карамзина в жертву рутинному представлению о ходе русской истории, сложившемуся в официальной русской историографии, начиная с XVI в. По этому представлению, развитие русской истории находится в зависимости от развития монархической власти. Монархическая власть возвеличила Россию в киевский период; раздел власти между князьями был политической ошибкой, результатом которой явился удельный период русской истории; эта политическая ошибка была исправлена государственной мудростью московских князей - собирателей Руси; вместе с тем исправлены были и ее последствия - раздробление Руси и татарское иго. Не внеся ничего нового в общее понимание русской истории, Карамзин и в разработке подробностей находился в сильной зависимости от своих предшественников. В рассказе о первых веках русской истории Карамзин руководился, главным образом, "Нестором" Шлецера, не вполне, однако, усвоив его критические приемы. Для позднейшего времени главным пособием для Карамзина служила история Щербатова , доведенная почти до того времени, на котором остановилась "История Государства Российского". Щербатов не только помог Карамзину ориентироваться в источниках русской истории, но существенно повлиял и на самое изложение. Конечно, слог "Истории" Карамзина носит на себе печать литературной его манеры, со всеми ее условностями; но в выборе материала, в его расположении, в истолковании фактов Карамзин руководится "Историей" Щербатова, отступая от нее, не к пользе истины, в картинных описаниях "действий" и сентиментально-психологической обрисовке "характеров". Особенности литературной формы "Истории Государства Российского" доставили ей широкое распространение среди читателей и поклонников Карамзина, как литератора. В 25 дней разошлись все 3000 экземпляров первого издания "Истории Государства Российского". Но именно те особенности, которые делали "Историю" превосходной для своего времени популярной книгой, уже тогда лишали ее текст серьезного научного значения. Гораздо важнее для науки того времени были обширные "Примечания" к тексту. Небогатые критическими указаниями, "примечания" эти содержали множество выписок из рукописей, большей частью впервые опубликованных Карамзиным. Некоторые из этих рукописей теперь уже не существуют. В основу своей истории Карамзин положил те материалы Московского архива министерства (тогда коллегии) иностранных дел, которыми уже пользовался Щербатов (особенно духовные и договорные грамоты князей и акты дипломатических сношений с конца XV в.); но он мог воспользоваться ими полнее, благодаря усердной помощи директоров архива, Н.Н. Бантыш-Каменского и А.Ф. Малиновского . Много ценных рукописей дало Синодальное хранилище (тоже известное Щербатову), библиотеки монастырей (Троицкой лавры, Волоколамского монастыря и другие), которыми стали в это время интересоваться, а также частные собрания рукописей Мусина-Пушкина и Румянцева. Особенно много документов Карамзин получил от канцлера Румянцева, собиравшего, через своих многочисленных агентов, исторические материалы в России и за границей, а также от А.И. Тургенева , составившего коллекцию документов папского архива. Обширные выдержки из всего этого материала, к которому надо присоединить найденную самим Карамзиным южную летопись, историограф напечатал в своих "Примечаниях"; но, ограничиваясь ролью художественного рассказчика и оставляя почти вовсе в стороне вопросы внутренней истории, он оставил собранный материал в совершенно неразработанном виде. Все указанные особенности "Истории" Карамзина определили отношение к ней современников. "Историей" восхищались литературные друзья Карамзина и обширная публика читателей-неспециалистов; интеллигентные кружки находили ее отсталой по общим взглядам и тенденциозной; специалисты-исследователи относились к ней недоверчиво, и самое предприятие - писать историю при тогдашнем состоянии науки - считали чересчур рискованным. Уже при жизни Карамзина появились критические разборы его истории, а вскоре после его смерти сделаны были попытки определить его общее значение в историографии. Лелевель указывал на невольное искажение им истины, "через сообщение предшедшему времени - характера настоящего" и вследствие патриотичеких, религиозных и политических увлечений. Арцыбашев показал, в какой мере вредят "истории" литературные приемы Карамзина; Погодин подвел итог всем недостаткам "Истории", а Полевой усмотрел общую причину этих недостатков в том, что "Карамзин есть писатель не нашего времени" и что все его точки зрения, как в литературе, так и в философии, политике и истории, устарели с появлением в России новых влияний европейского романтизма. В 1830-х годах "История" Карамзина делается знаменем официально "русского" направления, и при содействии того же Погодина производится ее научная реабилитация. Осторожные возражения Соловьева (в 1850-х годах) заглушаются юбилейным панегириком Погодина (1866). Карамзин как литератор. "Петр Россам дал тела, Екатерина - душу". Так, известным стихом, определялось взаимное отношение двух творцов новой русской цивилизации. Приблизительно в таком же отношении находятся и создатели новой русской литературы: Ломоносов и Карамзин. Ломоносов приготовил тот материал, из которого образуется литература; Карамзин вдохнул в него живую душу и сделал печатное слово выразителем духовной жизни и отчасти руководителем русского общества. Белинский говорит, что Карамзин создал русскую публику, которой до него не было, создал читателей - а так как без читателей литература немыслима, то смело можно сказать, что литература, в современном значении этого слова, началась у нас с эпохи Карамзина и началась именно благодаря его знаниям, энергии, тонкому вкусу и незаурядному таланту. Карамзин не был поэтом: он лишен творческой фантазии, вкус его односторонен; идеи, которые он проводил не отличаются глубиной и оригинальностью; великим своим значением он более всего обязан своей деятельной любви к литературе и так называемым гуманным наукам. Подготовка Карамзина была широка, но неправильна и лишена солидных основ; по словам Грота, он "более читал, чем учился". Серьезное его развитие начинается под влиянием Дружеского общества. Глубокое религиозное чувство, унаследованное им от матери, филантропические стремления, мечтательная гуманность, платоническая любовь к свободе, равенству и братству с одной стороны и беззаветно-смиренное подчинение властям предержащим - с другой, патриотизм и преклонение перед европейской культурой, высокое уважение к просвещению во всех его видах, но при этом нерасположение к галломании и реакция против скептически-холодного отношения к жизни и против насмешливого неверия, стремление к изучению памятников родной старины - все это или заимствовано Карамзиным от Новикова и его товарищей, или укреплено их воздействием. Пример Новикова показал Карамзину, что и вне государственной службы можно приносить пользу своему отечеству, и начертал для него программу его собственной жизни. Под влиянием А. Петрова и, вероятно, немецкого поэта Ленца, сложились литературные вкусы Карамзина, представлявшие крупный шаг вперед сравнительно со взглядами его старших современников. Исходя из воззрения Руссо на прелести "природного состояния" и на права сердца, Карамзин, вслед за Гердером, от поэзии прежде всего требует искренности, оригинальности и живости. Гомер, Оссиан, Шекспир являются в его глазах величайшими поэтами; так называемая ново-классическая поэзия кажется ему холодной и не трогает его души; Вольтер в его глазах - только "знаменитый софист"; простодушные народные песни возбуждают его симпатию. В "Детском чтении" Карамзин следует принципам той гуманной педагогики, которую ввел в обиход "Эмиль" Руссо, и которая вполне совпадала со взглядами основателей Дружеского общества. В это время постепенно вырабатывается и литературный язык Карамзина, более всего способствовавший великой реформе. В предисловии к переводу Шекспировского "Юлия Цезаря" он еще пишет: "Дух его парил, яко орел, и не мог парения своего измерять", "великие духи" (вместо гении) и т. п. Но Петров смеялся над "долгосложно-протяжнопарящими" славянскими словами, и "Детское чтение" самой целью своей заставляло Карамзина писать языком легким и разговорным и всячески избегать "славянщины" и латинско-немецкой конструкции. Тогда же, или вскоре после отъезда за границу, Карамзин начинает испытывать свои силы в стихотворстве; ему нелегко давалась рифма, и в стихах его совсем не было так называемого парения, но и здесь слог его ясен и прост; он умел находить новые для русской литературы темы и заимствовать у немцев оригинальные и красивые размеры. Его "древняя гишпанская историческая песня": "Граф Гваринос", написанная в 1789 г., - первообраз баллад Жуковского; его "Осень" в свое время поражала необыкновенной простотой и изяществом. Путешествие Карамзина за границу и явившиеся его результатом "Письма русского путешественника" - факт огромной важности в истории русского просвещения. О "Письмах" Буслаев говорит: "многочисленные читатели их нечувствительно воспитывались в идеях европейской цивилизации, как бы созревали вместе с созреванием молодого русского путешественника, учась чувствовать его благородными чувствами, мечтать его прекрасными мечтами". По исчислению Галахова , в письмах из Германии и Швейцарии известия научно-литературного характера занимают четвертую часть, а если из парижских писем исключить науку, искусство и театр, останется значительно менее половины. Карамзин говорит, что письма писаны "как случалось, дорогой, на лоскутках карандашом"; а между тем оказалось, что в них немало литературных заимствований - стало быть, они написаны хотя отчасти "в тишине кабинета". Во всяком случае значительную часть материала Карамзин действительно набирал дорогой и записывал "на лоскутках". Другое противоречие существеннее: каким образом пылкий друг свободы, ученик Руссо, готовый упасть на колени перед Фиеско, может так презрительно отзываться о парижских событиях того времени и не хочет в них видеть ничего, кроме бунта, устроенного партией "хищных волков"? Конечно, воспитанник Дружеского общества не мог относиться с симпатией к открытому восстанию, но, боязливая осторожность также играла здесь немалую роль: известно, как резко изменила Екатерина свое отношение к французской публицистике и к деятельности "Генеральных штатов" после 14 июля. Самая тщательность обработки периодов в апрельском письме 1790 г. свидетельствует, по-видимому, о том, что тирады в восхваление старого порядка во Франции писаны на показ. - Карамзин усердно работал за границей (между прочим, выучился по-английски); его любовь к литературе укрепилась, и немедленно по возвращении на родину он делается журналистом. Его "Московский Журнал" - первый русский литературный журнал, действительно доставлявший удовольствие своим читателям. Здесь были образцы и литературной, и театральной критики, для того времени превосходные, красиво, общепонятно и в высшей степени деликатно изложенные. Вообще Карамзин сумел приспособить нашу словесность к потребностям лучших, т. е. более образованных русских людей, и притом обоего пола: до тех пор дамы не читали русских журналов. В "Московском Журнале" (как и позднее в "Вестнике Европы") Карамзин не имел сотрудников в современном значении этого слова: приятели присылали ему свои стихотворения, иногда очень ценные (в 1791 г. здесь появилось "Видение Мурзы" Державина, в 1792 г. "Модная жена" Дмитриева , знаменитая песня "Стонет сизый голубочек" его же, пьесы Хераскова , Нелединского-Мелецкого и других), но все отделы журнала он должен был наполнять сам; это оказалось возможным только потому, что он из-за границы привез целый портфель, наполненный переводами и подражаниями. В "Московском Журнале" появляются две повести Карамзина: "Бедная Лиза" и "Наталья, боярская дочь", служащие наиболее ярким выражением его сентиментализма. Особенно большой успех имела первая: стихотворцы славили автора или сочиняли элегии к праху бедной Лизы. Явились, конечно, и эпиграммы. Сентиментализм Карамзина исходил из его природных наклонностей и условий его развития, а также из его симпатии к литературной школе, возникшей в то время на Западе. В "Бедной Лизе" автор откровенно заявляет, что он "любит те предметы, которые трогают сердце и заставляют проливать слезы тяжкой скорби". В повести, кроме местности, нет ничего русского; но неясное стремление публики иметь поэзию, сближенную с жизнью, пока удовлетворялось и этим немногим. В "Бедной Лизе" нет и характеров, но много чувства, а главное - она всем тоном рассказа трогала душу и приводила читателей в то настроение, в каком им представлялся автор. Теперь "Бедная Лиза" кажется холодной и фальшивой, но по идее это первое звено той цепи, которая, через романс Пушкина : "Под вечер осенью ненастной", тянется до "Униженных и оскорбленных" Достоевского . Именно с "Бедной Лизы" русская литература принимает то филантропическое направление, о котором говорит Киреевский . Подражатели довели слезливый тон Карамзина до крайности, которой он вовсе не сочувствовал: уже в 1797 г. (в предисловии ко 2-й книге "Аонид") он советует "не говорить беспрестанно о слезах ... сей способ трогать очень не надежен". "Наталья, боярская дочь" важна как первый опыт сентиментальной идеализации нашего прошлого, а в истории развития Карамзина - как первый и робкий шаг будущего автора "Истории Государства Российского". "Московский Журнал" имел успех, по тому времени весьма значительный (уже в первый год у него было 300 "субскрибентов"; впоследствии понадобилось второе его издание), но особенно широкой известности достиг Карамзин в 1794 г., когда он собрал из него все статьи свои и перепечатал в особом сборнике: "Мои безделки" (2-е изд., 1797; 3-е - 1801). С этих пор значение его, как литературного реформатора, вполне ясно: немногочисленные любители словесности признают его лучшим прозаиком, большая публика только его и читает с удовольствием. В России в то время всем мыслящим людям жилось так плохо, что, по выражению Карамзина, "великодушное остервенение против злоупотреблений власти заглушало голос личной осторожности" ("Записка о древней и новой России"). При Павле I Карамзин готов был покинуть литературу и искал душевного отдыха в изучении итальянского языка и в чтении памятников старины. С начала царствования Александра I-го Карамзин, оставаясь по-прежнему литератором, занял беспримерно высокое положение: он стал не только "певцом Александра" в том смысле, как Державин был "певцом Екатерины", но явился влиятельным публицистом, к голосу которого прислушивалось и правительство, и общество. Его "Вестник Европы" - такое же прекрасное для своего времени литературно-художественное издание, как "Московский Журнал", но вместе с тем и орган умеренно-либеральных взглядов. По-прежнему, однако, Карамзину приходится работать почти исключительно в одиночку; чтобы его имя не пестрило в глазах читателей, он принужден изобретать массу псевдонимов. "Вестник Европы" заслужил свое название рядом статей о европейской умственной и политической жизни и массой удачно выбранных переводов (Карамзин выписывал для редакции 12 лучших иностранных журналов). Из художественных произведений Карамзина в "Вестнике Европы" важнее других повесть-автобиография "Рыцарь нашего времени", в которой заметно отражается влияние Жан-Поля Рихтера, и знаменитая историческая повесть "Марфа Посадница". В руководящих статьях журнала Карамзин высказывает "приятные виды, надежды и желания нынешнего времени", разделявшиеся лучшей частью тогдашнего общества. Оказалось, что революция, грозившая поглотить цивилизацию и свободу, принесла им огромную пользу: теперь "государи, вместо того, чтобы осуждать рассудок на безмолвие, склоняют его на свою сторону"; они "чувствуют важность союза" с лучшими умами, уважают общественное мнение и стараются приобрести любовь народную уничтожением злоупотреблений. По отношению к России Карамзин желает образования для всех сословий, и прежде всего грамотности для народа ("учреждение сельских школ несравненно полезнее всех лицеев, будучи истинным народным учреждением, истинным основанием государственного просвещения"); он мечтает о проникновении науки в высшее общество. Вообще для Карамзина "просвещение есть палладиум благонравия", под которым он разумеет проявление в частной и общественной жизни всех лучших сторон человеческой природы и укрощение эгоистических инстинктов. Карамзин пользуется и формой повести для проведения своих идей в общество: в "Моей Исповеди" он обличает нелепое светское воспитание, которое дают аристократии, и несправедливые милости, ей оказываемые. Слабую сторону публицистической деятельности Карамзина составляет его отношение к крепостному праву; он, как говорит Н.И. Тургенев , скользит по этому вопросу (в "Письме сельского жителя" он прямо высказывается против предоставления крестьянам возможности самостоятельно вести свое хозяйство при тогдашних условиях). Отдел критики в "Вестнике Европы" почти не существует; Карамзин теперь далеко не такого высокого мнения о ней, как прежде, он считает ее роскошью для нашей, еще бедной, литературы. Вообще "Вестник Европы" не во всем совпадает с "Русским путешественником". Карамзин далеко не так, как прежде, благоговеет перед Западом и находит, что и человеку, и народу нехорошо вечно оставаться в положении ученика; он придает большое значение национальному самосознанию и отвергает мысль, что "все народное ничто перед человеческим". В это время Шишков начинает против Карамзина и его сторонников литературную войну, которая осмыслила и окончательно закрепила реформу Карамзина в нашем языке и отчасти в самом направлении русской словесности. Карамзин в юности признал своим учителем в литературном слоге Петрова, врага славянщины; в 1801 г. он высказывает убеждение, что только с его времени в русском слоге замечается "приятность, называемая французами elegance". Еще позднее (1803) он так говорит о литературном слоге: "русский кандидат авторства, недовольный книгами, должен закрыть их и слушать вокруг себя разговоры, чтобы совершенно узнать язык. Тут новая беда: в лучших домах говорят у нас более по-французски... Что же остается делать автору? Выдумывать, сочинять выражения, угадывать лучший выбор слов". Шишков восстал против всех нововведений (причем, примеры берет и у неумелых и крайних подражателей Карамзина), резко отделяя литературный язык, с его сильным славянским элементом и тремя стилями, от разговорного. Карамзин не принял вызова, но за него вступили в борьбу Макаров , Каченовский и Дашков , которые и теснили Шишкова, несмотря на поддержку российской академии и на основание в помощь его делу "Беседы любителей российской словесности". Спор можно считать оконченным после основания Арзамаса и вступления Карамзина в академию в 1818 г. В своей вступительной речи он высказал светлую мысль, что "слова не изобретаются академиями; они рождаются вместе с мыслями". По выражению Пушкина, "Карамзин освободил язык от чуждого ига и возвратил ему свободу, обратив его к живым источникам народного слова". Этот живой элемент заключается в краткости периодов, в разговорной конструкции и в большом количестве новых слов (таковы, например, моральный, эстетический, эпоха, сцена, гармония, катастрофа, будущность, влиять на кого или на что, сосредоточить, трогательный, занимательный, промышленность). Работая над историей, Карамзин сознал хорошие стороны языка памятников и сумел ввести в обиход много красивых и сильных выражений. При собирании материала для "Истории" Карамзин оказал огромную услугу изучению древней русской литературы; по словам Срезневского , "о многих из древних памятников Карамзиным сказано первое слово и ни об одном не сказано слова не кстати и без критики". "Слово о Полку Игореве", "Поучение Мономаха" и множество других литературных произведений древней Руси стали известны большой публике только благодаря "Истории Государства Российского". В 1811 г. Карамзин был отвлечен от своего главного труда составлением знаменитой записки "О древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях" (издано вместе с запиской о Польше, в Берлине, в 1861 г.; в 1870 г. - в "Русском Архиве"), которую панегиристы Карамзина считают великим гражданским подвигом, а други
Дата публикации: 10.02.2008
Прочитано: 1236 раз
Карамзин Н.М.
Карамзин Николай Михайлович
(1766—1826) — прозаик, поэт, журналист, историк.
Воспитывался Карамзин в частных пансионах сначала в Симбирске, затем в Москве. Посещал лекции в университете, владел многими новыми и древними языками.
Карамзин интересовался литературой, увлекался Шекспиром, испытал влияние масонства.
В 1789 году опубликовал свою первую повесть "Евгений и Юлия", отдельными изданиями вышли переводы поэмы
А. Галлера "О происхождении зла" (1786), "Юлий Цезарь" У. Шекспира (1787).
С мая 1789 года по июль 1790 года Карамзин путешествовал по Европе. Эта поездка за границу оказала решающее влияние на творчество будущего писателя. Итогом этого стали "Письма русского путешественника" — не биографический документ, а сложный литературный текст, подчиненный не только художественным законам, но и стремлению многое открыть в реальном путешествии.
Вернувшись из-за границы, Карамзин активно занялся литературой Публикуя из номера в номер "Письма русского путешественника", Карамзин убеждал читателей в том, что путь цивилизации един для всего человечества, что Россия идет той же дорогой просвещения, по которой движутся другие народы Европы.
В это же время выходят в свет художественные произведения Карамзина, принесшие ему славу: повести "Бедная Лиза" (1792), "Наталья, боярская дочь" (1792), "Фрол Силин, благодетельный человек" (1791), "Лиодор" (1792). Они открыли новую страницу в истории русской литературы Литература, благодаря карамзинской прозе, приближалась к жизни, признаком литературности делалась не возвышенность слога, а его изящество, точно так же, как ценность человека стала определяться не социальным весом, властью или богатством, а душевной тонкостью.
С одной стороны, Карамзин стремился создать человека новой культуры — утонченного, "чувствительного", с тонкой душой и умом, наследующим все лучшее из запаса мировой культуры. А с другой стороны, он хотел поднять рядового читателя до уровня современной культуры. Карамзин мечтал о грамотном крестьянине, о светской даме, говорящей по-русски и читающей русские книги, о внутренней культуре и человеческом достоинстве. Он считал, что роман и повесть, короткое лирическое стихотворение и романс облагородят умы и чувства людей.
Важным итогом творчества Карамзина 1790-х годов была реформа языка, в основе которой лежало стремление сблизить письменный язык с живой разговорной речью образованного общества. Но требуя "писать как говорят", Карамзин отмечал, что русский разговорный, в том числе "общественно-бытовой", язык еще надлежит создать.
Изменение общественно-политической ситуации 1801—1803 годов повлияло на Карамзина. Прежде всего он вернулся к активной издательской деятельности. На страницах журнала "Вестник Европы" были опубликованы повести "Марфа Посадница" (1803), "Рыцарь нашего времени" (1802), "Моя исповедь" (1802), "Чувствительный и холодный. Два характера" (1803) и большое число заметок, переводов, статей. Они были подчинены одной цели — стремлению внушить читателю идею ценности культуры, просвещения, воздействовать на его ум и сердце.
В 1803 году Карамзин обратился с просьбой об официальном назначении его историографом. Интерес к истории у него уже давно созревал, и сейчас он почувствовал необходимость исторически осмыслить свои взгляды на современность.
Первый том "Истории государства Российского" был закончен в 1805 году, второй — в 1806, третий — в 1808 году. Карамзин почувствовал себя историком-профессионалом, вооруженным навыками исторической критики и знанием источников. К 1811 году вышли 5 томов "Истории..."
Отечественная война 1812 года прервала работу писателя. При приближении французской армии к Москве Карамзин отдал "лучший и полный" экземпляр жене, которую отправил в Ярославль, а сам готовился сражаться в ополчении. Но работу над "Историей..." Карамзин не прекращал, и в начале 1816 года он отправился в Петербург хлопотать об издании первых восьми томов своей "Истории..."
Хлопоты увенчались успехом, и 8 томов "Истории государства Российского" вышли в свет 28 января 1818 года 3 000 экземпляров разошлись в один месяц, сразу же потребовалось второе издание.
Карамзин продолжал свой исторический труд. Девятый том вышел в 1821 году, в 1824 — десятый и одиннадцатый, последний, двенадцатый, том вышел посмертно.
Карамзинская "История..." не только историческое, но и литературное произведение. Он поставил перед собой задачу создать эпическое повествование. Это потребовало смены образа повествователя — им стал историк, наделенный простодушием летописца и гражданским мужеством.
Восстание 14 декабря окончательно надломило моральные и физические силы Карамзина (он был на площади и простудился), присутствовавшего при конце своей эпохи.
Значение Карамзина для русской культуры исключительно. В своих произведениях он соединил простоту с лиризмом, создал жанр психологической повести, проложил дорогу Жуковскому, Батюшкову и Пушкину в поэзии.
Как журналист он показал образцы всех видов политических изданий, сделавшихся в будущем традиционными для России.
Как реформатор языка он определил основную линию развития, потребовав писать как говорят и говорить как пишут.
Как просветитель он сыграл огромную роль в создании читателя, ввел книгу в домашнее образование детей.
Как историк Карамзин создал труд, который принадлежал своей эпохе и привлекает внимание историков и читателей конца XX века.
Как литератор он дал русской культуре эталон благородной независимости, создал образ писателя, ставящего собственное достоинство и неподкупность своих убеждений выше любых суетных соображений минуты.
Дата публикации: 10.02.2008
Прочитано: 1639 раз |
|
| Реклама
|
| Нет содержания для этого блока!
|
|
|
